– Эк вы, батенька, куда махнули! Вы что же, войну никак собрались затеять?
– А вы собираетесь безропотно сносить унижения от итальянцев? Когда это русские перед кем-нибудь шапку гнули? Если я не ошибаюсь, честь для русского дворянина была всегда превыше всего. Да и не только для дворянина.
Вержбовский молча смотрел вдоль улицы, по которой между авто трусила конная бричка. Я видел, как в нём боролись страх, прежде всего за сына, и желание показать, что такое русский характер.
– Завтрашних визитёров беру на себя, – утешил я собеседника. – Ваши руки и помыслы будут чисты.
– А мой сын?
– Если что, он не при делах. Он простой ресторатор, пусть валит всё на некоего Большого Ивана, главаря русской мафии.
– Вы что же, хотите создать мафию по примеру этих итальяшек?! Но это же… это же…
– Виктор Аскольдович, моральные терзания здесь неуместны. Вопрос стоит ребром: либо мы – либо они. Если сейчас их не поставить на место, в скором времени они всей русской диаспоре сядут на шею. Я же только что говорил вам о чести русского дворянина и о том, что русские ни перед кем не прогибались. Так что миндальничать в данном случае не приходится. Честной войны не получится, сейчас нам придётся опуститься на один с ними уровень, даже, может, проявить большую жестокость, чтобы все эти мафиози раз и навсегда запомнили: к русским лучше не соваться.
– В ваших словах есть резон, – покивал Вержбовский. – Только всё же не пойму, вам-то что за интерес рисковать собственной жизнью ради малознакомых людей.
– Помните нашу первую встречу? Вы говорили, что мы, русские, должны держаться друг друга. А что вы понимаете под этим словом? Я лично думаю, что держаться – это значит не только выпивать вместе, тоскуя по утерянной державе, но и оказывать посильную помощь. Невзирая на возможную опасность. Как говорится, сам погибай, а товарища выручай.
Глаза Вержбовского неожиданно увлажнились. Он со всей силы обнял меня и троекратно расцеловал, не обращая внимания на оборачивавшихся прохожих.
– Жива! Жива ещё матушка-Россия, раз остались такие люди, как вы, Ефим Николаевич! Отныне вы мне как сын, можете обращаться ко мне с любой просьбой.
– Спасибо, Виктор Аскольдович, за такие слова. Но я всё же напомню вам, что вы обещали свести меня с поручиком и людьми, которым сам чёрт не брат.
Вержбовский подобрался, лицо его приняло сосредоточенный вид.
– Не знаю, как посмотрит поручик на ваше предложение. Зная его характер, не могу поручиться, что он его примет. Для Капитонова дело чести – сойтись с врагом в честном бою, лицом к лицу. А вот казаки для вашего дела могут пригодиться. Атаман Науменко ещё и сам не так стар, ему под пятьдесят, он успел даже в мировую повоевать в рядах пластунов. Атаман всё скучает по былым временам, говорит, иной раз во сне крадётся в тыл германцу с кинжалом в зубах. В наше общество, кстати, отказался входить, мол, мы горазды только языками чесать, что, в общем-то, резонно… Так вот, он сам мужик крепкий, хотя с виду и неказистый, глотку супротивнику перережет так, что тот и пикнуть не успеет. И у него два сына, двадцати пяти и двадцати двух лет, которые тоже парни не промах. Те, видно, в мать пошли, оба крупные, косая сажень в плечах.