Тем временем Дик и приговоренный обменивались анекдотами. Их хохот раздражал Перри; особенно его бесили раскаты смеха мистера Белла – самозабвенное тявканье, показавшееся ему очень похожим на смех отца, Текса Джона Смита. Воспоминание об отце усилило напряжение; у Перри заболела голова, заныли колени. Он разжевал три таблетки аспирина и проглотил не запивая. Проклятье! Ему казалось, его сейчас вырвет или он потеряет сознание; это наверняка случится, если Дик будет откладывать «потеху» слишком долго. Смеркалось, дорога шла по прямой, в поле зрения не было ни жилья, ни человека – только обнаженная зимняя земля, неприветливая, как лист железа. Теперь было самое время, именно теперь. Он посмотрел на Дика, словно передавая ему этот вывод, и по нескольким маленьким признакам – подергиванию века, бисеринкам пота над губой – понял, что Дик пришел к такому же заключению.
И все же, когда Дик снова заговорил, с его губ слетел очередной анекдот.
– Вот еще загадка. Загадка такая: что общего между туалетом и кладбищем? – Он усмехнулся. – Сдаетесь?
– Сдаюсь.
– Если уж тебе пора, то никуда не денешься!
Мистер Белл затявкал.
– Эй, Перри, дай-ка мне спичку.
Но в тот миг, когда Перри поднял руку и занес камень, произошло нечто экстраординарное – как Перри позже это назвал, «гребаное чудо». Чудо заключалось в неожиданном появлении третьего голосующего, солдата-негра, ради которого отзывчивый коммивояжер остановил машину. «Да, мило, очень мило, – проговорил он, пока его спаситель бежал к автомобилю. – Если уж тебе пора, то никуда не денешься!»
* * *
Декабрь, шестнадцатое, 1959, Лас-Вегас, штат Невада. Время и непогода смыли первую и последнюю буквы – К и Ы – таким образом получилось несколько зловещее слово: ОМНАТ. Это слово, едва различимое на выцветшей от солнца вывеске, вполне подходило к заведению, о котором оно извещало. Как написал в своем официальном рапорте Гарольд Най, «убогая и обшарпанная гостиница самого низкого класса». Далее говорилось следующее: «До недавнего времени (согласно информации, предоставленной полицией Лас-Вегаса) это была одна из самых больших ночлежек на Западе. Несколько лет назад произошел пожар и главное здание сгорело, а оставшуюся часть преобразовали в дешевые меблированные комнаты». «Вестибюль» был лишен всякой мебели, если не считать таковою кактус шести футов высотой и импровизированную конторку регистратора; к тому же он был необитаем. Детектив хлопнул в ладоши. Наконец голос женщины, но не очень женский, прокричал «иду-иду», однако его обладательница появилась только минут через пять. На ней был грязноватый халат и золотистые босоножки на высоких каблуках. Редкие желтоватые волосы завиты в локоны. Широкое мясистое лицо женщины нарумянено и напудрено. С собой она прихватила банку крепкого пива «Миллер»; от нее пахло пивом, табаком и не успевшим подсохнуть лаком для ногтей. Ей было семьдесят четыре года, но, по мнению Ная, «выглядела она моложе – минут примерно на десять». Она окинула взглядом Ная, его хорошо сшитый коричневый костюм и коричневую шляпу с загнутыми спереди вниз полями. Когда он показал значок, она удивилась; губы ее разомкнулись, и Наю открылись два ряда вставных зубов.