Энни еще два раза приезжала со мной в госпиталь и гладила Табибу, которая с каждым визитом реагировала все заметней. Через несколько дней произошел перелом. Словно тумблер переключился: Табибу пошла на поправку. В пятницу вечером, спустя четверо суток после приезда в госпиталь, Табибу очнулась. Я вынул у нее изо рта дыхательную трубку, и горилла села. Она вела себя спокойно, без малейших признаков возбуждения или агрессии. Думаю, она все еще была немного оглушена тем, что с ней произошло, и лекарствами, которые ей вводили. Ее сняли со стола и посадили – без клетки – в свободную палату. Всю мебель оттуда вынесли, убрали все тяжелое и твердое, что обезьяна могла бросить или уронить. В палате остались только одеяла и подушки, так что она могла свободно передвигаться, не рискуя получить травму. Табибу начала пить и понемногу пробовать пищу.
На следующее утро мне позвонили сказать, что Табибу, которая стала значительно активней, вернулась в свой вольер в зоопарке.
Месяц спустя зоопарк, в знак благодарности, пригласил всех, кто участвовал в спасении Табибу, на пикник, который состоялся вечером, после закрытия. Я пошел со всей семьей. Праздник удался на славу. Смотрители, ухаживавшие за белыми медведями, отложили кормление, чтобы провести его при нас. Гулять по пустому зоопарку было чудесно. Словно в сказке, мы бродили по дорожкам в сгущающихся сумерках. Огни города превратились в удивительный фон для сцен из жизни животных, а сверху на нас светили звезды.
Мне удалось проникнуть за кулисы – как в больнице за двойные двери оперблока, – и побывать в служебных помещениях дома человекообразных обезьян. В сопровождении смотрителя Табибу, я прошел через калитку с табличкой «Для персонала», которая используется для кормления горилл и чистки вольеров. В последний раз я постоял рядом с Табибу – на этот раз она сидела за стеклянным барьером и озабоченно что-то вертела в руках.
В добром здравии горилла казалась еще красивее. Она никак не показала, что знает, кто я такой, и какую роль сыграл в ее выздоровлении. Похоже, она не помнила, кто гладил ее по голове, пока она находилась на искусственной вентиляции легких, да и вообще, Табибу меня едва заметила. Конечно, такое равнодушие с ее стороны меня огорчило. Но мы, анестезиологи, привыкли оставаться за сценой, привыкли, что после операции о нас забывают. Смотреть на нее в собственном вольере, здоровую и довольную жизнью, было уже достаточной наградой и утешением в печали. Каждый раз, глядя на животное за стеклянным барьером, я вспоминаю про Табибу.