Он заботливо убрал за ухо выбившуюся прядь ее волос.
– Я не про них. Про само это место. Уродвилль – это тюрьма.
Сказав это, она сразу почувствовала, как неуместны здесь такие слова. Уж слишком они были серьезны для вечеринки.
Но Зейн, похоже, не имел ничего против такого поворота беседы. Он осторожно провел рукой по топорщащимся шерстинкам свитера, как делали остальные: – Ты ведь бежала оттуда, да? Скажи, в Дыме было хоть немножко лучше?
«Интересно, ему нужен правдивый ответ? – задумалась Тэлли. – Как бы не ляпнуть что-нибудь несуразное. Ведь если Зейн решит, что я не гожусь, голоса против посыплются дождем, что бы мне ни обещали Шэй и Перис».
Тэлли посмотрела Зейну в глаза. Они мерцали переливами золота и отражали огни фейерверка, будто крошечные зеркала. Эти глаза чем-то манили Тэлли. Это было не просто обычное волшебство красоты, нет, но что-то гораздо более серьезное. И развеселый бал вокруг словно перестал существовать для нее. Зейн всегда очень внимательно слушал ее рассказы о Дыме. Он уже знал обо всех ее приключениях, но, похоже, так и не наслушался.
– Я ушла в ночь перед тем, как мне должно было исполниться шестнадцать, – пояснила Тэлли. – Так что говорить, что я бежала из Уродвилля, было бы не совсем правильно.
– Это верно, – согласился Зейн. Он отвел взгляд и освободил Тэлли от своих чар. – Ты бежала от операции.
– Я пошла за Шэй. Мне пришлось остаться уродкой, чтобы найти ее.
– Чтобы спасти ее, – уточнил Зейн и снова устремил на нее взгляд своих золотых глаз. – Так?
Тэлли осторожно кивнула. От вчерашнего шампанского у нее все еще кружилась голова. А может быть, уже от сегодняшнего.
Она посмотрела на свой опустевший бокал: «Сколько я уже успела выпить?».
– Просто я не могла поступить иначе, – сказала Тэлли и тут же поняла, как по-дурацки это прозвучало.
– Чрезвычайные обстоятельства? – спросил Зейн с холодной усмешкой.
Тэлли вздернула брови. Интересно, много ли он успел натворить, пока был уродцем? О себе Зейн не очень-то распространялся. Хотя он был ненамного старше Тэлли, ему, похоже, вообще не пришлось никому доказывать, что он настоящий «крим». Он просто был им.
Несмотря на пластику, сделавшую его губы тонкими, Зейн был очень хорош собой. Черты его лица были более резкими, чем у большинства красавцев, – казалось, врачи, когда лепили его образ, решили взять все самые предельные значения параметров, оговоренных в инструкциях Комиссии красоты. Скулы остро выпирали под кожей, будто наконечники стрел, а когда Зейн удивлялся, его брови выгибались несоразмерно высоко. Тэлли вдруг с пугающей ясностью осознала, что если любую из черт лица Зейна сместить хоть на несколько миллиметров, он будет выглядеть ужасно. Но при этом представить его уродливым она бы ни за что не смогла.