Этот тип – констебль Джон Нил. Он пройдет здесь же минут через тридцать-сорок и одним из первых увидит тело Мэри Николс.
А пока мужчина, стуча сапогами, погружался в темноту улиц.
Минут пять Бакс-роу была пустынна, пока не появилась немолодая полная женщина, которую шатало из стороны в сторону. Она была сильно пьяна. Шла зигзагами от середины узкой улочки к стенам зданий и обратно. Я мгновенно сосредоточилась на ее одежде. Распахнутое красно-коричневое длинное пальто свободного кроя, коричневое платье и тяжелые мужские ботинки – все очень старое и потрепанное. Только шляпка новая. Я мысленно схватилась за лицо, иными словами, мои эфирные пальцы коснулись эфирных щек и рта, когда я уверилась: передо мной первая каноническая[11] жертва Джека-потрошителя Мэри Энн Николс.
Клянусь, я не поняла, откуда он выскочил, где прятался до этой минуты. Мэри Николс не видела его и подавно. Она просто почувствовала, как сзади кто-то обхватил лицо, запрокинул ее голову – и жесточайшая боль разлилась по ее шее горячей кровью. Потрошитель полоснул огромным ножом, но жертва продолжала вырываться, стараясь закричать. Безуспешно – трахея перерезана, бронхи и легкие захлебываются алым соком жизни. Второе резкое движение ножом – и мертвое тело Мэри Николс повалилось на мостовую.
Вскинутые руки упали над головой ладонями вверх. Поза будто демонстрировала, что жертва сдается, признает поражение. Левая рука коснулась деревянных ворот конюшни, к запястью правой подкатилась новая, только вчера купленная, шляпка.
Мэри Николс не собиралась сегодня умирать, несмотря на отсутствие крыши над головой, тяжкий труд в работном доме[12] за миску жидкого супа и ночлег на грязной продавленной койке, несмотря на необходимость продавать тело за выпивку или мелкую монету. Она опустилась на самое дно, но сдалась не до конца. Смерть в лице серийного убийцы оборвала ее путь на земле. Широко раскрытые от ужаса и невыносимой боли глаза Мэри Энн смотрели в холодное, ночное, затянутое тучами августовское небо, быстро стекленея.
Дальше? Дальше все произошло настолько стремительно… Потрошитель – а это был убийца Марты Тэбрем, я даже не успела удивиться – задрал подолы платья, нижних юбок и сделал один длинный надрез на животе сверху вниз. Я в ужасе отступала к стенам домов. Маньяк расставил ноги убитой и склонился, уверенно и резко орудуя ножом. Я знала, что он делает небольшие надрезы внизу живота и на половых органах, но, к счастью, уже не могла этого видеть.
В голове крутились мысли и ассоциации одна ужасней другой. Когда отрубают голову живой рыбе, режут кальмара, отрывают лапки кузнечику, мухе, бабочке, они не кричат: не могут. Оттого эти убийства и пытки не кажутся нам такими зверскими. Вот если режут горло корове, козе, стреляют в собаку, нам дико, страшно, тошно, потому что они издают вопль, протестующий против смерти. Кричат, по-своему кляня убийцу или моля о пощаде. А если возопит гибнущий человек? Эта ассоциация и так и сяк крутилась в объятых ужасом мозгах, пока до меня не дошло. Если бы Мэри Николс кричала, я бы тронулась умом здесь и сейчас. Но она не сопротивлялась, не двигалась, не подавала признаков жизни. В полной тишине мне легче было пережить чудовищное зрелище. Неужели ор, крик, визг – можно называть как угодно – слышимый протест против смерти, убийства играет в нашем восприятии такую весомую роль?