- Читайте же! - учтиво поторопил его аббат Радульфус.
Делать нечего. Голос Герлуина сделался хриплым, но говорил субприор ясно, возможно, даже громче обычного, так как это стоило ему неимоверных усилий.
- Тринадцатая глава евангелия от Луки, стих двадцать седьмой: "...говорю вам: не знаю вас, откуда вы; отойдите от меня, все делатели неправды". - Герлуин поднял голову, лицо его было серым от гнева, он резко захлопнул книгу и стал озираться на окружавших его людей, представившихся ему неким частоколом, прорваться через который он может, лишь принеся кого-нибудь в жертву. - Самым бесстыдным образом я был введен в заблуждение и обманут. Святая Уинифред ясно указала мне на мою вину, ибо я доверился лжецу и вору. Стало быть, вовсе не по ее воле, не по ее повелению брат Тутило - смею ли я теперь называть его братом? - выкрал ее и, что хуже того, дабы прикрыть свое преступление, вовлек в грех другую, ни в чем не повинную душу или даже убил того человека. Его преступление не просто воровство, но и богохульство, ибо с самого начала он намеренно лгал, утверждая, что имел откровение от святой Уинифред и лгал дальше, громоздя одну ложь на другую. Теперь же святая Уинифред дала мне ясно понять все его злодейство и показала, что ее странствие с момента похищения имело целью одно - вернуться туда, откуда ее взяли. Отец аббат, я отказываюсь от всех своих претензий с печалью и смирением. Мне жаль, ибо святая Уинифред вполне могла бы снизойти к горестям Рамсейской обители, но мы не имеем на нее никаких прав. Я признаю это со слезами и прошу у нее прощения.
Прощения для себя! Разумеется, не для бедного парнишки, что спит сейчас в каменном карцере. Не видать ему прощения, если отдать его на волю Герлуина. Каждый гран смирения и каждая крупица вины, признанные сейчас Герлуином, грозой обрушатся на голову несчастного Тутило, тем более жестокой, дабы выставить Герлуина невинной жертвой обмана, человеком глубокой веры, которому не в чем упрекнуть себя.
- Постойте! - промолвил аббат Радульфус. - Судить еще рано. Обмануть себя ничуть не труднее, чем другого. Не стоит выдвигать обвинения, повинуясь порыву гнева. А кроме того, святая Уинифред еще не ответила Шрусбери.
"Вот именно, - подумал Кадфаэль. - Неизвестно еще, будет ли ее ответ нам лучше, чем ответ Рамсейской обители. А что, если именно здесь и сейчас она намерена раскрыть всю правду и сказать, что бывает в Шрусбери из чистого добросердечия и что в этом красивом ковчежце лежит на самом деле вовсе не она, а тело юноши, пошедшего на убийство, дабы добиться ее отправки в Шрусбери, который случайно погиб при обстоятельствах, дающих основания думать, что он исчез? То есть совершил преступление куда более тяжкое, нежели то, в каком обвиняют сейчас Тутило, содеянное им во благо Рамсейской обители? ". Со всем благоговением закапывая святую Уинифред в могилу, из которой ее извлекли, и запечатывая труп убийцы в приготовленном для нее гробу, Кадфаэль был уверен, да и сейчас не разуверился, в том, что исполняет ее волю, возвращая святую на ее желанное место успокоения. Отчего же не допустить того, что Тутило действовал точно так же?