Вообще говоря, в этом не было ничего удивительного, ибо брат Жером часто страдал желудком, - ну разве что на этот раз приступ оказался особенно сильным. Брат Кадфаэль принес Жерому теплого питья и крепительную микстуру для желудка, после чего больного оставили в покое.
И все же это событие едва ли могло оказаться более значительным, чем ожидавшееся нынче ближе к ночи. За эти полчаса после повечерия все сомнения могли разрешиться. Однако молодой пастух из Аптона, долгожданный свидетель, который должен был открыть истину, что-то задерживался.
Гости аббата чинно разошлись, Реми и граф Роберт, мило беседуя, направились в странноприимный дом. Бенецет вовремя вернулся после своей прогулки в город и был готов служить своему господину, а графа с готовностью поджидали два его сквайра. Даални сидела в комнате для женщин и расчесывала свои длинные волосы, прислушиваясь к болтовне вдовы купца из Уэма, которая, следуя по пути в Уэнлок, остановилась на ночь в странноприимном доме аббатства. Все в аббатстве готовились ко сну.
Альдхельм так и не пришел. Не вернулся в монастырь и Тутило, ушедший вечером в Лонгнер к леди Донате.
Распорядок церковных служб шел своим чередом, невзирая ни на какие болезни или проступки, - ровно в полночь, как и во все предыдущие дни, в общей комнате пробил колокол, зовущий братьев к ночной службе. Монахи встали и, протирая глаза, направились по внутренней лестнице в церковь. Кадфаэль, которому было достаточно одного усилия воли, чтобы мгновенно проснуться или уснуть, любил особенную торжественность ночных служб, когда в бездонной глубине темного нефа над головой тонет колеблющийся свет свечей и кажется, что он устремляется в бесконечность. Кроме того, в такие полночные часы земная тишина придавала особую красоту тишине космической, когда малейший шорох, нарушавший течение молитвы, казалось, потрясает основания земли. Об этом Кадфаэль и размышлял в перерыве для медитации между молитвами и прославлением. И тут он услышал слабый, короткий скрип двери, ведущей в церковь из монастыря. Слух у Кадфаэля был весьма чуткий и еще не ослаб с годами. Наверное, кроме него, никто этого скрипа и не расслышал. Должно быть, кто-то вошел в церковь, очень осторожно, и теперь затаился, не решаясь пройти в хор, чтобы не прервать вторую службу этого дня. Вскоре тихий, придыхающий голос, шедший со стороны входа, осторожно присоединился к общему хору.
Закончив службу, монахи потянулись к выходу, дабы продолжить сон. Стоявший на коленях невысокий человек в рясе поднялся на ноги и медленно, но решительно вышел на освещенное место, словно не рассчитывал на теплый прием, но был готов ко всему. Ряса Тутило, промокшая на беззвучном весеннем дожде, который зарядил еще с вечера, поблескивала на плечах, влажные кудри юноши слиплись, и когда он провел по волосам рукой, чтобы отвести их со лба, на нем осталась темная полоса. Тутило испуганно озирался, лицо его, там, где он не запачкал его грязной рукой, было совершенно бледным.