- Как бы то ни было, ты поступил правильно, что признался, - мягко промолвил аббат. - Но прошлой ночью ты сообщил нам, а также шерифу, который это подтверждает, что, к великому нашему и, уверен, твоему сожалению, молодой человек, столь низко обманутый тобой, теперь мертв. Он лежит у нас в аббатстве и будет погребен как положено. Не кажется ли тебе, что, признайся ты раньше, ему не пришлось бы пускаться в путь, в конце которого он встретил свою смерть?
Раскрасневшееся было лицо Тутило постепенно приобрело пепельный оттенок. Проглотив комок в горле, юноша произнес хриплым шепотом:
- Увы мне, святой отец. Но откуда я мог знать? Даже теперь я ничего не понимаю!
Размышляя впоследствии, Кадфаэль пришел к выводу, что именно в эту минуту он уверился в непричастности Тутило к убийству и в том, что юноша понятия не имел, каким образом его обман мог поставить другого человека перед угрозой смерти.
- Сделанного не воротишь, - спокойно сказал аббат. - Говори в свою защиту. Говори, если тебе есть что сказать. Мы выслушаем тебя.
Тутило вздохнул, собрался с духом и расправил плечи.
- Святой отец, там, где я не смогу оправдаться, я попробую, по крайней мере, объяснить. Я пришел сюда с отцом Герлуином, чтобы, горюя о разоренной Рамсейской обители, совершить что-нибудь великое во имя восстановления нашего дома. Я много слыхал о чудесах святой Уинифред, о толпах паломников и щедрых дарах, которыми обязано ей Шрусберийское аббатство. И я жаждал найти такую покровительницу, способную дать новую жизнь Рамсейской обители. Я молился о том, чтобы святая Уинифред вступилась за нас и явила нам свою милость. И мне показалось, что она услышала меня и согласилась помочь нам. Отец, мне показалось, что она смилостивилась и хочет посетить нас. Это придало мне сил, и я понял, что обязан выполнить ее волю.
Щеки Тутило вновь зарделись, особенно на скулах, - так бывает при чахотке или в лихорадке. Кадфаэль смотрел на юношу, терзаясь сомнениями. То ли и впрямь он убедил сам себя, то ли умышленно старается теперь убедить других? То ли, как всякий грешник, отчаянно пытается прикрыть свое преступление простодушием? Ибо каких только покровов не выискивает выявленный грех, дабы прикрыть свою наготу.
- Я замыслил и совершил то, в чем уже признался, - неожиданно коротко и сухо произнес Тутило. - Мне казалось, что я не делаю ничего дурного. Я пребывал в убеждении, что действую по велению святой Уинифред и слепо повиновался. Я горько сожалею о том, что мне пришлось прибегнуть к помощи другого человека, который находился в полном неведении.