— Когда мы отправимся? — наконец спросила я, поскольку больше не могла молчать.
Его морда осталась прежней: по-волчьи свирепой. Фэйри уничтожил мою последнюю надежду дать ему бой. Он прошел туда, где лежал мой колчан, достал рябиновую стрелу, понюхал ее и зарычал, после чего легко, словно прутик, переломил стрелу надвое и бросил половинки в огонь.
— Мы уходим немедленно, — объявил фэйри, поворачиваясь ко мне спиной.
В комнате пахло обреченностью.
Немедленно. Даже Элайна подняла голову и теперь в немом ужасе смотрела на меня. Но я не могла взглянуть ни на нее, ни на Несту. Обе молчали. Это их пришибленное состояние было еще хуже, чем крики и слезы. Я посмотрела на отца. У него блестели глаза. Тогда я обвела взглядом комнату и убогую мебель. Возле ручек шкафа желтели нарисованные мною нарциссы. Выцветшие, как и все мои рисунки. «Мы уходим немедленно».
Фэйри шагнул в открытую дверь. Мне не хотелось раздумывать о том, куда я ухожу и что он сделает со мной. Я оставила мысль о немедленном бегстве. Побег нужно тщательно подготовить.
Я побросала в мешок необходимую одежду и стала одеваться сама.
— Оленины вам должно хватить недели на две, — говорила я отцу. — Сначала ешьте свежее мясо. Остальное обязательно завяльте. Ты ведь умеешь готовить вяленое мясо.
— Фейра, — выдохнул отец.
— В моем ящике комода лежат деньги за проданные шкуры, — продолжала я, застегивая плащ. — Если тратить их с умом, месяца два сможете продержаться.
Только сейчас я подняла взгляд на отца, запоминая черты его лица. Слезы жгли мне глаза. Я поморгала, смахивая их, и стала натягивать свои далеко не новые перчатки.
— Когда настанет весна, начинайте охотиться. К югу от большой излучины Серебряного ручья полным-полно кроличьих нор. Попроси… попроси Икаса Хэла. Он научит тебя ставить силки. В прошлом году я научила его этому занятию.
Отец кивал, прикрывая рот рукою. Фэйри рявкнул, чтобы я поторапливалась, и вышел из дома. Я не хотела его злить, но все же задержалась еще ненадолго. Мои сестры застыли, скрючившись возле очага. Казалось, они боялись шевельнуться и ждали, когда я уйду.
Не поднимая головы, Элайна прошептала мое имя. Я повернулась к Несте. Сейчас ее лицо было особенно похожим на лицо нашей покойной матери: такое же холодное и непреклонное.
— Как бы ни повернулась твоя жизнь, не вздумай выходить за Тимаса Мандрэ, — тихо сказала я. — Его отец бьет жену, и никто из сыновей даже не пытается вступиться за мать.
У Несты округлились глаза.
— Синяки и ссадины спрятать труднее, чем бедность.
Неста сжалась, но промолчала. Они с Элайной не произнесли ни слова. Я повернулась, готовая шагнуть в темноту, и вдруг почувствовала на себе отцовскую руку.