Подвода въехала на мост, он гулко загудел под колесами. И Ивану слышалось в этом гудении ворчливо-добродушное: «Где так долго пропадал, хозяин, в каких таких краях плутал, Иван?»
Перед съездом с моста Иван немного отстал от Покуты, облокотился о массивные деревянные перила (он же сам тесал их когда-то!), глянул вниз, на кристальную быстрину, в которой поблескивали под солнцем, играя, рыбы. Сдается, как раз на этом месте они смотрели на изменчивую поверхность реки с Катрусей, тогда еще влюбленной не только в него, но и в весь открывающийся отсюда мир. Эхма, как давно это было! Сколько воды утекло с той счастливой поры! Катерина стала матерью его детей, взвалила себе на плечи всю тяжесть его хозяйства, и, почитай, в снах только вспоминается ей то время, когда они встречались на этом мосту, чтобы поворковать да помечтать…
— Эгей, Иван!.. — услышал он вдруг голос Покуты. — Чего ты там застрял?
Иван оторвал взгляд от реки и поспешил за фурой, а когда поравнялся с ней в конце моста, Покута сказал с веселой усмешкой:
— В Америке небось нет такого Сана. — Лицо его, худое и черное от вечных нехваток и недоедания, светилось воодушевлением и гордостью. — Такого Сана, брат ты мой, нигде во всем свете нет. Правда, Иван?
Иван кивнул головой в знак согласия, горько усмехнулся. Он не хотел признаваться, пожалуй, никому в целом свете не скажет, даже родной Катрусе, что в проклятой той Америке он, кроме тяжелой работы, не видел ничего — ни рек, ни гор, ни леса…
— Газда Илько, — проговорил Иван, когда мост кончился и воз с товарами легко покатился с высокой предмостной плотины, — догоняйте свою фуру, а я пойду тропкой по-над Саном.
— Почему так, Иван?
— Хотел бы посмотреть на свою землю. Как-то там Катерина нахозяйничала в поле.
— А чемодан?
— Пусть едет с вами.
— Ой, Иванко, — удивился Покута, — доверяешь свое богатство такому лохмотнику, как я?
— Ну, вам не такое еще доверяют! — Иван кивнул вслед фуре, которая с каждой секундой отдалялась от них. — Не один уже год возите кооперации товар.
Нагнувшись, Иван подлез под перила и по крутой, сбегавшей с плотины тропке стал спускаться к зеленой луговине над Саном. Внизу тропа круто повернула направо, к самому берегу, и побежала вперед, петляя между рекой и узкими полосками жнивья.
Иван глубоко вдохнул воздух, у него было ощущение спасшегося от неминуемой гибели человека, которого только что откопали из темного обвала. Казалось, только сейчас, ступив на родную землю, впервые за два года вздохнул он полной грудью. Перед ним лежало поле — плодоносная долина между правым берегом Сана и имперским трактом, — пестревшая узкими лентами нив. Кое-какие из них были уже вспаханы после сжатого хлеба, на иных еще желтела стерня. Сколько раз снилась ему эта луговина, сколько раз видел он себя на ней с плугом, с косою в руках! А Сан, неумолчный, посеребренный солнцем, извилистый, переливчатый, как радуга, не тускнел в его памяти.