В день генеральной вернулась домой сразу же после четырех. Квартира встретила непривычной нежилой тишиной. Прислушалась к ней в прихожей и тут же забыла обо всем, что не имело отношения к предстоящему вечеру.
Впрочем, ужин приготовила. Ей нужно было хоть такой малостью оправдать себя. На скорую руку отбросила на дуршлаг отварной вермишели и залила ее яйцами. Если Катя забежит домой, будет недолго подогреть на сковородке. Перекусила и сама.
Потом достала из шкафа свежее белье, понаряднее, и приняла ванну. Включила электрокамин и просушила возле него свои недлинные, но густые, слегка вьющиеся волосы.
В прихожей еще задержалась у зеркала. Черную шубку из натуральной цигейки она носит уже третью зиму. Соболь на шапке тоже почти черный, дорогой, баргузинский…
Ирина Петровна удовлетворенно улыбнулась своему отражению в зеркале, отметив упругую свежесть щек, спросила себя: кто скажет, что у этой женщины почти взрослая дочь?
Конечно, собрались уже все участники спектакля. Не было только Ромашова. Ирина Петровна сразу же отметила это. К ней подошла Валентина Прокофьевна из второго цеха, дородная, еще красивая. Она играла Огудалову, мать Ларисы. Схватила Ирину Петровну за руки, отвела в сторону, к гримировальному столику.
— Ох, Иринушка! Боюсь я почему-то! Семнадцатый год уже выступаю, а боюсь.
Ромашов явился перед самым началом, встал на пороге, еще в дубленке и темно-зеленой тирольской шляпе, оглядел присутствующих. Кажется, он разыскивал взглядом ее, Ирину Петровну. Точно! Нашел, улыбнулся одними глазами и исчез. Видимо, отправился в гардеробную. А Ирина Петровна только тогда поняла, что ждала его и даже едва слышала, что говорит Валентина Прокофьевна. Ромашов же, судя по всему, не испытывает никакого волнения перед генеральной, явился позже ее и думает не о том, что будет на сцене, а о той минуте, когда они останутся вдвоем. Она поняла это по его взгляду.
И снова, где-то в подсознании мелькнуло: хорошо, что в зале нет мужа и дочери! Без них она чувствует себя раскованнее.
Это ощущение раскованности, свободы наполнило грудь еще непонятной ей самой радостью ожидания. Наверное, поэтому она играла так хорошо, с таким чувством и даже блеском. Спектакль удался весь: были хороши и Кнуров, и Огудалова, и Карандышев. И, разумеется, Паратов-Ромашов. Они, участники спектакля, поняли это сами. А старый режиссер, скупой обычно на похвалы, расслабленно опустился в кресло.
— Молодцы, порадовали старика!.. А вы, Ирина Петровна, выходит, плакались-то зря?.. Так вот, друзья, и держать. А теперь поговорим о частностях.