Два с половиной часа пения не утомили Соледад – она питалась этими взглядами, этим обожанием, делаясь все сильнее и сильнее. Наконец ей даже показалось, что она может, подхватив подол, спрыгнуть вниз, выбежать на улицу – и толпа поспешит за ней, спотыкаясь и повизгивая от восторга, хоть в реку с моста, хоть под гусеницы танков.
Наконец ее отпустили со сцены. Ведущий помог собрать цветы с рояля и проводил Соледад с Машей в грим-уборную.
Соледад шла первая и наслаждалась своей уверенной походкой. Ей очень хотелось увидеть Георгия и улыбнуться ему.
В грим-уборной она первым делом полезла в сумку за телефоном. Включила аппаратик, и сразу телефон подал знак – пришло сообщение.
Соледад открыла его и прочитала «Я люблю тебя».
Подписи не было, пришло признание непонятно откуда, но она знала: это Н., забравшись в интернет-кафе, на халяву валяет дурака.
Признание вызвало естественную злость – делать ему больше нечего! Одновременно Соледад испытала жгучий стыд за свои похождения с Н. Вот тоже нашла себе утешение!
– Повернись, – сказала Маша.
Соледад скинула шаль, повернулась, и Маша стала ловко выдергивать булавки и нитки.
– А знаешь, отек уже почти сошел, – сообщила она. – Это, наверно, вроде аллергии. Был какой-то раздражитель, его убрали – и все наладилось.
– Черт его знает, – пробормотала Соледад. Платье упало к ногам, она перешагнула его и подошла к вешалке, где на плечиках висел большой джемпер Маши.
С суставами все было в порядке – она влезла в джемпер куда легче, чем дома, перед отъездом на концерт.
Телефон опять засигналил. И опять на экране появилось «Я люблю тебя».
– Да чтоб ты сдох… – пробормотала Соледад. – Какая, к черту, любовь?..
Она не могла видеть это слово – оно вызывало страшнейшее раздражение.
Без стука вошел Георгий. Соледад повернулась к нему и улыбнулась именно так, как хотела.
– Свершилось! – сказал он. – Поздравляю. Ну так как же – он или она?
– Погоди, – ответила Соледад. – Еще не время. Удар нужно наносить в самое неподходящее время – ты разве забыл?
Георгий развел руками и поклонился.
Ни на письма, ни на эсэмэски Соледад не отвечала.
Как будто ее последний приезд был прощальным. Расстаться на взлете чувства – в этом что-то есть. Н. догадывался, что произошло, и понимал, что мужчины в таких случаях бьют морду осведомителю. Но этого он не мог.
Не только физическая сила Сэнсея смущала его. Если посмотреть трезво, Сэнсей рассказал Соледад только то, что мог бы рассказать сам Н. Никакой клеветы – одна лишь горькая правда. Женщина имела право принять такое решение и в том, и в ином случае. Конечно, лучше бы признаться самому: мол, да, было в молодости недоразумение, затянулось на несколько лет, порой это недоразумение имело свои приятные стороны, да и сейчас Н. ощущал одиночество Сэнсея почти как свое, и жалость не давала покоя, однако точка поставлена, возврата к прошлому нет.