Насколько он помнил, участники фестиваля делились на несколько социальных групп – в рамках того социума, который возникал на три дня и рассыпался. Были аристократы – самые видные барды, получавшие за выступления гонорары, и приближенные к ним лица. Видный – не значит богатый, и бард, оплатив свое пребывание в пансионате, переходил в режим экономии и питался в столовке, чем бы она ни ошарашивала. Были люди зажиточные, приехавшие на фестиваль развлечься, – они желали вбить в три дня свободы все тридцать три удовольствия. Были ветераны, которые не в номерах селились, а обязательно в палатках на берегу. Было юное поколение, которое, кажется, вообще не ело, а сидело на всех концертах с пивом. Было несколько новичков, еще не разобравшихся в обстановке.
Н., опытный по части тусовочного расслоения, сразу отнес компанию, вошедшую в бар, к аристократам. Они, усевшись, заметили Соледад и стали показывать руками: присоединяйся! Она помотала головой и отвернулась.
Сострадание сделалось сильнее.
Минувшей ночью оно вело себя иначе – вспышка в ответ на вспышку. Н. увидел гибель чего-то такого, чему не нашел бы имени, увидел сверкание всех болевых точек сразу – предсмертное сверкание, ибо они, эти болевые точки, тоже имеют свойство умирать и перерождаться в неживую материю. Он пошел на свет, чтобы прикоснуться руками и вернуть точки к их прежнему состоянию – болезненному, но живому. Это получилось, и дальше все вышло само собой.
Теперь, немного привыкнув к Соледад, Н. принимал тайные знаки ее тела иначе – почти как свои. А себя он, между прочим, научился жалеть – иначе было бы совсем скверно. Он знал, когда надо пожалеть ноги, а когда – голову, и потому нелепое бродячее бытие переносил в общем-то без потерь.
– Пойдем, – сказал он, под столом взяв женщину за колено и тихонько сжав.
Она подумала, встала и прошла через бар такой походкой, что Н. только носом покрутил, – металлическая была походка, быстрая и грозная, как если бы рыцарь в привычных доспехах прозвякал. Идя следом, Н. кинул взгляд на компанию и ничего особенного не увидел – пятеро мужчин, две женщины, возраст – от двадцати пяти до сорока. Это были не те люди, с которыми Соледад сидела ночью. Только высокого бородатого дядьку он опознал – да и мудрено не запомнить огромную пушистую рыжую бороду, классический веник, и здоровенную лысую макушку, прямо нечеловеческой величины. Дядька этот как раз и махал руками, призывая Соледад. А ночью она сидела с ним рядом, но он, кажется, тогда не обращал на нее внимания.
В номере Соледад первая взялась за дело. И опять Н. видел – секс как таковой ей не требуется, а требуется обезболивающее. Ну что же, это он умел. И до четырех часов утра они по-всякому заводили друг друга, а в это время внизу звенели гитары, сменялись голоса, летел к финишу фестиваль.