Он был прав – тяжесть уменьшилась.
Вошла Маша с огромной глиняной кружкой.
– Вот это кстати, – сказал Георгий. – Ну-ка, сядь с ней рядом и помоги ей выпить молоко. Ей сразу полегчает.
Он оказался прав – Соледад смогла сесть, спустила ноги на пол, и спина не сломалась, шея держала ее тяжелую голову, положение было несмертельное.
– На нее ни одно платье не налезет, – заметила Маша. – Придется на спине распороть, а потом прямо на ней как-нибудь зашить. И шаль сверху.
– Ничего страшного. К вечеру отек еще спадет, выкрутитесь, – пообещал Георгий. – Главное – обувь. Маша, тащи сюда все ее концертные туфли. Если не подойдут – я вызову такси, поедешь по магазинам. Концерт отменять нельзя.
– Почему? – Соледад действительно поразилась жесткости Георгия в этом вопросе.
– А почему, а зачем. Затем, чтобы ты никогда в жизни больше не знала этого соблазна – отменить концерт из-за плохого настроения. Ты должна быть сильной. А если начнешь давать себе поблажки, то станешь вроде этого чудака, у которого ты купила рапиру, никому не нужная.
– Георгий прав, – сказала Маша. – Это очень важно.
И Соледад поехала вечером в концертный зал. Днем они кое-как порепетировали, голос слушался, но тело – тело потеряло подвижность, Соледад с трудом спустилась с лестницы, а в машину ее усадил Георгий, он же и вынимал.
Зал был полон, что вызвало у Соледад вспышку совершенно неожиданной ненависти. Этим людям было безразлично, жива певица или помрет прямо на сцене. Они хотели слушать про любовь! Им непременно подавай любовь со всеми ее старомодными аксессуарами и в исполнении хрустального голоса России! И им наплевать, что вот сейчас, сию минуту певица ненавидит голос, из-за которого обречена до пенсии петь про любовь!
Увы, голос предопределил судьбу – да и куда бы ей еще было деваться с этим даром Божьим? Недостаточно сильный для оперы и слишком хороший для эстрады в нынешнем ее состоянии, Соледад была обречена на романсы и сперва даже сдуру радовалась этому, открывая мир мелодий и простых задушевных слов. Но тогда она была еще очень молода и верила в силу слова и мелодии. Их бессилие выяснилось уже потом.
Сейчас, стоя за кулисами, она уже жалела, что не пренебрегла даром Божьим. Она была обречена всю жизнь исполнять романсы, всю жизнь добывать из души то скорбящую, то торжествующую любовь, а разве это возможно? Тем более когда от слова «любовь», повторяемого ежедневно сотню раз, уже скоро судороги начнутся?
– Как ты? – спросила Маша.
– Нормально.
По сравнению с утром это действительно было нормально. Платье, распоротое до бедер, Маша зашила прямо на Соледад, требуя, чтобы подруга держала палец во рту, а то есть риск «пришить разум». Сидело оно страшновато, но огромная цветастая шаль спасала положение. Шаль выбрал Георгий – решил, что несколько покрупневшая певица должна придерживаться русского стиля, публика это оценит. То же касалось прически – отросшие светлые волосы были собраны, к затылку намертво пришпилен синтетический шиньон. Получилась неописуемая пошлость, но, если смотреть издали, даже по-своему стильно.