Мать похоронили на следующий день перед обедом на станционном кладбище, расположенном сразу за околицей. Кладбище окружали раскидистые березы с тонкими, как ниточки, ветками, покрытыми маленькими, круглыми листьями. Мать лежала в гробу, сложив на груди руки и лицо ее было белым, как береста. Никогда Катя не видела такого белого лица. И еще запомнилось ей. Когда гроб опускали в могилу, на одной из берез закуковала кукушка. Она куковала все время, пока засыпали могилу и устанавливали на свеженасыпанном холмике крест. И Кате показалось, что это не кукушка, а мама плачет, расставаясь с ней.
С кладбища возвращались молча. Справа от отца шел Федя, слева — Катя. На поминках собралось много людей. Руфина села на лавку рядом с Катей. Опрокинув «на помин души» в круглый, обрамленный тонкими, сухими губами рот первую рюмку, она положила шершавую, морщинистую ладонь на Катину голову и произнесла:
— Сиротка ты наша, кто же теперь будет за тобой смотреть?
Может быть она хотела выразить таким образом сочувствие, но от прикосновения холодной руки Кате стало неприятно. Она дернулась, сбросив с головы чужую ладонь, встала и вышла из-за стола.
— Ишь какая, — сказала Руфина, проводив ее взглядом. — Нервная вся.
Утром семья впервые села завтракать без матери. Отец встал раньше обычного, сам подоил корову. Выгнал ее вместе с теленком за ограду пастись на свежей траве и стал жарить картошку. Он приготовил ее так, как больше всего любили ребятишки — чтобы она была золотисто-поджаристой и слегка хрустела. Сковородка уже стояла на столе, но картошка в ней еще продолжала шипеть, когда он разбудил детей.
— Вставай, Федя, — произнес отец, слегка дотронувшись рукой до плеча сына. — А то мне идти на работу.
Дети встали, озираясь спросонья, наскоро умылись из рукомойника, висевшего на стене над тазом, уселись за стол и оглянулись, ища глазами мать. Ее не было. Все трое молчали, время от времени бросая взгляд на дверь. Есть никому не хотелось, не было аппетита. Молчание было тягостным. Отец первым не выдержал и, тяжело вздохнув, сказал:
— Теперь вот так и будем куковать втроем.
Он поперхнулся, опустил глаза и замолк. Федя заметил, как резко постарело лицо отца всего за один день. Щеки ввалились, под глазами появились черные полукружья. Широкие, иссеченные мелкими шрамами, ладони отца вздрагивали. Он был растерян, не знал, что сказать и что сделать.
— Чего молчите? — спросил отец, глядя на детей.
— А чо говорить? — ответил Федор. — Иди на работу. За коровой я посмотрю. За ней — тоже. — Он кивнул в сторону Кати.