Змей долго носился в океане: я успела немного прийти в себя – или напиться так, что меня не испугал бы и конец света. Небо вращалось, подмигивало звездами, море укачивало, бросая на берег рваные светящиеся волны, а из воды снова выползало зубастое чудовище. Люк не поднимался – приближался, пока не остановился в шаге от меня, положив голову на песок.
Боги, его голова была больше меня в полный рост. А тело уходило в воду.
– Ну привет, – сказала я немного бессвязно, глядя куда-то в область клюва. Встала, покачиваясь, и он зашипел, коснулся моих ног языком – и тут же спрятал его обратно. – Верни мне моего Люка, ужасный змей. Большой… зубастый… змей…
Я осторожно коснулась его – теплая крупная чешуя, мокрая, скользкая от воды. Огромный глаз, не мигая, смотрел, как я глажу чешуйки возле пасти, прижимаюсь к ним щекой – ужас все еще плескался во мне, поднимался темными холодящими щупальцами. Змей со свистом втянул ноздрями воздух, вздрогнул и снова потек туманом – я отступила назад и шлепнулась на веранду. И увидела, как передо мной появляется обнаженный, стоящий на коленях, упирающийся в песок рукой Кембритч.
Кембритч с животными, суженными глазами. Он поднял голову, прошипел или прохрипел что-то, агрессивно качнулся вперед – и опрокинул меня на веранду, нависая сверху и тут же впиваясь в губы. Со страху или от вина мне показалось, что язык у него раздвоен, и снова плеснуло-ошпарило паникой – но Люк тут же спустился к шее, к груди, лаская ее сквозь шелк платья, и вскоре мне стало все равно, какой у него язык. И страх перешел в какое-то дикое, безумное, хмельное возбуждение, и мысли ушли, выпрыгивая иногда обрывочными фразами, отрывистыми словами.
Умелый у него язык. Умелый.
И руки.
О-о-ох, Люк. Правильно, платье само виновато – слишком долго его снимать.
Какой ты сильный. И красивый. Правда красивый. Даже в чешуе.
Нет, мне не больно. Мне очень, очень хорошо.
Только не останавливайся. Пожалуйста.
Что? Да, люблю.
Люблю, люблю, люблю. Не могу без тебя. Не могу. Клянусь. Да, Лю-ю-юк, да-а-а-а…
Небо кружилось над нами звездной чашей, а я выгибалась от наслаждения, обхватив своего мужчину ногами, пока он сипло, с постанываниями дышал мне в висок и тяжело вжимался в меня. И этого всего: и этого неба, и моря, и холодящего кожу ветра, и Люка рядом со мной, во мне – было так много для меня, что я снова заплакала. От счастья.