Она поняла мой взгляд по-своему: «Только не говори, что ничего не слышал о Жуте… — быстро и злобно проговорила Босая. — Всё равно я не поверю».
Вздохнув, она взяла со стола Фаллический Символ и положила на свои облупленные от загара колени. И тогда мне стало понятно, что добром это всё не кончится. Что все мы влипли — и как бы мне ни было неуютно и страшно, придётся сделать выбор. Выбор между Законом и Замком. Когда-то эти слова значили одно и то же, но сегодня мир строится на взаимосключающих вещах и на неизбежном выборе, неизбежном даже для меня — а я целых пятнадцать лет избегал принимать какие-либо решения.
Конечно же, я слышал о Жуте. Но мне и в голову не могло прийти, что между той ужасной историей, Аленьким Цветочком и этой женщиной в слишком белом платье есть какая-то связь. Как и между другими историями, в которые трудно поверить, когда смотришь на мир через белые колготки, выдуманные тобой, чтобы не сойти с ума.
О Жуте в свое время написали все: и тутбай, и «Комсомольская Правда», и «Ихняя нива». Поэтому, если вы до сих пор не слышали о Жуте, значит, вы были или в отпуске, или в могиле. Впрочем, многие идут в отпуск, как в могилу ложатся: песок, духота, темнота в голове, пространство сжато до размеров гостиничного номера или дачи, отчаянные усилия почувствовать себя счастливым.
А история Жуты была такова.
В конце прошлого века жителям города Минска было окончательно запрещено иметь коров. Ещё недавно их можно было встретить там и сям, в районах, лежащих не так уж далеко от центра: владельцы частных домов, честные обитатели «частного сектора», нередко держали у себя на подворье свиней, овец, кур… Были и коровы, их видел каждый, кто знал, куда заводят широкие бесконечные улицы, если идти по ним, никуда не сворачивая, до самого конца. Коровы паслись там, где вскоре раскинутся парки и скверы, там, где вырастут шашечные многоэтажки и бетонные конюшни автостоянок. Коровы паслись, раздражая городские власти и не вписываясь ни в какие планы. Коровы жевали минскую столичность, как траву, и давали надои провинциальности, которая больше не находила сбыта.
С коровами нужно было что-то делать. Коровам нужна была черта оседлости.
И коров запретили. С их исчезновением Минск начал стремительно расти и развиваться — новые здания торчали, как коровьи кучи на дороге, а самих коров нигде больше не было видно. Как и овец, коз, кур и свиней.
Остались только люди. Люди и женщины.
Поэтому не совсем понятно, как корова Жута могла в наши дни попасть в город. И никто не удосужился задержать её до того, как она натворила здесь делов, да таких, что о ней написали все республиканские издания — да вот только совсем не в тех рубриках, в которых обычно пишут о коровах и других братьях наших меньших.