Понял Платон, что речь идет о его составе, побежал обратно к поезду. Вагоны действительно уже были прицеплены, и Сашка нетерпеливо ждал его у паровоза.
— Сказали, сейчас отправление дадут.
— Да, я знаю, — сказал Платон, и тут же загорелся зеленый: — Вон, уже. Поехали.
Даже не верилось, что так быстро им удалось прорваться. Хотел спросить, почему их так долго держали на входе, и не успел. «Наверное, все-таки бомбили станцию… Пока восстановили…»
До Дебальцево добирались медленно, их часто и подолгу держали на разъездах и перегонах. Чем ближе к станции, тем чаще и длительнее были остановки. Сашка беспокоился: дотянут ли, воды в котле было на минимальном пределе. Платон посматривал на водомер, прикидывал: да, маловато, но помощника своего успокаивал:
— Дотянем! Не держали бы только…
И они дотянули. Наконец их впустили в станцию, приняли в парк прибытия товарных поездов на самый дальний путь. Платон подошел к двери, посмотрел вправо-влево, перед собой — и ничего не увидел, кроме моря вагонов. Казалось, залезь на крышу любого из них — и беги по крышам до самого горизонта, — так плотно были забиты все пути. Наверное, так же выглядела и его родная Ясиновка в последние дни. Представил Платон, что творится теперь в кабинетах станционного начальства, — и тошно стало. Однако делать нечего, надо идти выяснять.
— Я пойду, — сказал он Сашке и пошел.
То через тормозные площадки, то под вагонами пробирался он к диспетчерской службе. Грузный, непривычный к таким переходам, он весь вспотел — пот струился из-под фуражки по лицу, рубаха прилипла к спине, совсем задохся, пока перед ним открылось пространство, свободное от вагонов. Огляделся и направился прямо в диспетчерскую.
— Товарищ, товарищ, сюда нельзя! — решительно остановил его на пороге диспетчер.
— Одну минуту, — поднял руку еще более решительно Платон и быстро представился.
Диспетчер недоверчиво оглядел гостя — грязный, весь взмыленный, — на начальника не похож. Платон тоже взглянул на свою одежду, на руки, объяснил:
— Я ведь и за машиниста. Остались вдвоем с кочегаром, машиниста убило. Налетел фашист и прошил весь состав пулеметной очередью… Похоронили парня в поле… У меня там жена, дети — в теплушке и пять вагонов со станками. — Он показал документы.
Смягчился диспетчер, добрее стал — то ли подействовало, что перед ним хоть и чужое, но начальство, то ли пережитое Платоном разжалобило. Даже документы не стал смотреть.
— Я все понимаю, — сказал он. — Но вы видите, — он указал на широкое окно на улице — из него крыши вагонов были виднее, чем с паровоза, и простирались они до самого горизонта — сплошные крыши, крыши…