выступившим с поддержкой гелиоцентрической системы Коперника, об осуждении католической церковью учения Коперника и запрещении его книги «О вращении небесных светил». Новость поражает Коменского. Против мысли должна быть мысль, а не топор, истина рождается в свободном споре! Но мракобесы хотят до скончания века держать людей в невежестве. Ради этого они не остановятся ни перед чем. Письмо Альстеда, всегда жизнерадостного, деятельного, было проникнуто горечью и усталостью. А заключительная часть вызывала тревогу. «Инквизиция свирепствует, — писал Альстед, — иезуитские шпионы окутали своей мерзкой паутиной все и вся, а на пороге стоит долгая и кровавая война. По существу, пока еще без военных действий, она уже началась, ибо король Матвей, жаждущий абсолютизма, не уступит требованиям чешских сословий былых привилегий и не отступится от своего преемника на чешский престол Фердинанда Штирийского, этого бесноватого католика, который желает быть святее папы римского. Мракобесы считают, что пробил их час, во главе с папой и католическими королями они хотят раз и навсегда покончить с протестантами. Не знаю, что ждет всех нас. Бедная Европа, в какую адскую пучину ввергают ее эти безумные фанатики! Тяжелее же всех придется нам с тобой, Богемии и Германии. Готовься к самому худшему».
Письмо взволновало Коменского. Его учитель и друг никогда не ошибался в прогнозах. Да ему и самому известно, как накалилась атмосфера в Праге, когда король Матвей объявил своим преемником Фердинанда Штирийского. Чешские сословия выразили протест. Король Матвей не принял его, но Ян Амос надеялся, что ему придется уступить, — сословия были большой силой, в любой момент они могли поднять всенародное восстание, которое может смести и самого короля. Неужели он этого не понимает? Или, как о том пишет Альстед, снова, как двести лет назад, сколачивается против Чехии дьявольский союз мракобесов и поэтому, зная о готовящейся поддержке, король Матвей не уступает? Если так, война действительно на пороге.
В доме стояла тишина. Неожиданно звякнуло окно. Ян Амос вздрогнул: показалось — кто-то постучал. Он подошел к окну, заглянул — там в беспросветной февральской темени бесновался ветер. Постоял, прислушиваясь. Никого. Снова сел за стол. Нельзя поддаваться тревоге, опускать руки. Это было бы малодушием. Надо жить, трудиться по-прежнему и надеяться, что беда минует их.
Рассвет застает Яна Амоса за столом. Слева лежат исписанные за ночь листы начатого труда «О древностях Моравии». Коменский поднимает голову, кладет перо. Он доволен, что заставил себя взяться за работу. А потом и не заметил, как пролетела ночь.