— Я придерживаюсь того мнения, — заключает Декарт, — что философ должен знать жизнь. Это помогает ему не слишком отрываться от грешной земли и стремиться во всем к ясности и определенности.
— Философ не должен забывать, — соглашается Ян Амос, — что он человек и не отторгать себя от людей.
— Да, человек... — задумчиво повторяет Декарт. Неожиданно он говорит, что недавно у него умерла пятнадцатилетняя дочь. Голос его срывается: — Францина...
Ян Амос, помолчав, говорит, что пережил такое же горе, забыть его нельзя... Декарт поворачивается к окну. Проходит несколько минут, пока он, овладев собой, готов продолжать беседу. Спокойным тоном (хотя лицо его бледно, а в глазах таится боль) он говорит, что читал книгу, изданную Гартлибом, и разделяет стремление Коменского к созданию Пансофии, но полагает, что к открытию истин надо идти другим путем, пользуясь тем методом, который он излагал в своих сочинениях. Ни шагу вперед, если нет твердого основания, — все подвергать сомнению и проверке.
В ходе обмена мнениями некоторые точки зрения сближаются, другие расходятся. Коменский, так же как и Декарт, убежденный сторонник реальных знаний о мире, добытых путем исследования, опыта и размышлений, но он полагает, что, познавая природу, человек познает бога. Декарт решительно отрицает эту связь. Их мнения различны и по другим вопросам, но любой убедительный довод оппонента каждый выслушивает с желанием понять. Спор разворачивается, но крепнет взаимное расположение. Декарт делится своими последними открытиями в математике, которые по достоинству оценивает Коменский.
— Нельзя медлить с публикацией, — говорит он.
Декарт скептически усмехается:
— А если я признаюсь, что после осуждения Галилея уничтожил одну свою рукопись, которую церковь признала бы еретической? Не знаю, что бы произошло, попадись она в руки инквизиции...
Бьют настенные куранты...
Оказывается, они проговорили четыре часа. Коменский поднимается. Прощаются они сердечно, и Декарт искренне желает своему гостю удачи в его многотрудных делах...
Корабль на всех парусах идет к шведским берегам. Ян Амос, закутавшись в плащ, стоит на палубе. Вокруг, куда ни взгляни, закручиваются белые барашки. Свистит в парусах ветер, поскрипывают мачты. Ян Амос свободно отдается то потоку воспоминаний, а то его внимание привлекает чайка, касающаяся крылом гребня волны, или ловкая работа матросов с парусами... Постепенно уходят тревожные мысли, исчезает усталость и остается море с шумом волн и вольным соленым ветром. Таинственная, всесильная природа, как всегда, передает ему частичку своей неиссякаемой энергии, укрепляет сердце и волю.