— Потише, потише, хозяин, а то людей такими словами перепугаешь. Не прикидывайся стариком, еще не прошло твое время. Я так думаю, самая пора тебе жениться, есть чем жену и детей прокормить. Слава господу, многие бы не прочь иметь то, что ты имеешь.
— Вот еще, — сказал Ипате, — чудной ты какой-то, мэй Кирика; этакий вздор иногда мелешь. Есть у меня разве посевы или все, что нужно в хозяйстве? Думаешь, так вот жену держат… Жениться — не в пляс пуститься.
— За этим ли дело стало, хозяин?
— А то за чем же, мэй Кирика? Не знаешь разве, что прежде всего брюхо, а уж потом остальное?
— Хозяин, если на то пошло, то уж я постараюсь, чтобы был ты с пшеницей и имел из чего хлеб да калачи печь не только к свадьбе, но и к крестинам.
— Откуда, Кирика?
— Видишь, там вдалеке нива пшеничная зреет?
— Вижу.
— Ступай тотчас же к помещику, скажи, что берешься сдать ему в скирдах весь его хлеб и что денег за работу не берешь, а просишь столько пшеницы, вместе с соломой, сколько унесешь на спине с твоим работником.
— Как так, мэй Кирика? Словно ты не в своем уме… Уж не думаешь ли, что одни мы сумеем пожать и собрать такую уйму пшеницы, ведь на это сотни и тысячи рук нужны, не шутка. И всего-то ради двух охапок пшеницы? Какой же дурак за это возьмется?
— Хозяин, коли хочешь знать, кто я такое и на что горазд, слушай меня, ступай к боярину и скажи ему, как я тебя научил.
Ипате то думает — пойду… то десять раз — нет. В конце концов собрался он с духом, пошел на боярский двор. Явился к боярину, говорит:
— Прошу не гневаться, барин! Нет ли нужды в жнецах?
— Есть, и даже большая, человек добрый; видать, сам бог тебя послал. Совсем поспела пшеница, жатву откладывать нельзя.
— А я, барин, сжать ее берусь.
— Как так, один?
— Уж это мое дело, барин. Берусь в скирдах ее сдать. Разве не по-хозяйски говорю?
— Как вижу, расчет у тебя на много рук.
— Много ли, мало ли, барин, сколько бог даст; лишь бы я дело сделал.
— Сколько ж ты просишь за все?
— Сколько прошу, барин? Как сдам тебе хлеб в скирдах, позволь мне столько пшеницы забрать, вместе с соломой, сколько унесу на спине с моим батраком.
— Ты что, говоришь всерьез или шутишь?
— Упаси боже, я всерьез говорю, барин.
Подумал боярин, что не в своем уме Ипате, и, чтобы отвязаться, говорит:
— Если так, человек добрый, завтра же с утра принимайся за дело. Посмотрю, каков ты работник, тогда в цене и сойдемся.
— Цена, барин, как было сказано.
— Ладно, ступай, ступай; там видно будет!
Вернулся Ипате домой, а Кирика спрашивает:
— Ну, хозяин, как с боярином уговорился?
— Да как? Взялся я хлеб в скирдах ему сдать, как ты сказал, но страх меня взял, когда прошел я вдоль поля и увидел, до чего оно велико. Трудное дело мы затеяли, вряд ли его до конца доведем. Боярин меня и вовсе за сумасшедшего посчитал. Да и не без причины, как видно. Черт его знает, как нам тут быть!