Взял Белый Арап крылышко, за пазуху спрятал, муравью спасибо сказал за обещанную помощь и поехал дальше.
Едет он, едет, вдруг слышит жужжание. Смотрит вправо — ничего не видит, влево — и того меньше. После вверх посмотрел — что такое? Над головой пчелиный рой кружится, мечется как ошалелый, не знает, куда опуститься. Сжалился Белый Арап над пчелами, снял с головы шляпу, положил на землю, а сам отошел в сторонку. До чего же обрадовались пчелы!
Вмиг слетелись они и всем роем собрались в шляпе. Белый Арап, очень довольный, кинулся туда-сюда, не успокоился, пока не отыскал гнилую колоду, выскоблил в ней для летка отверстие, как сумел; колышков потом понатыкал, протер изнутри мятой, желтым донником, мелиссой, вьюнком и другими пахучими травами, приятными для пчел, взвалил колоду на плечи, высыпал осторожно пчел из шляпы в колоду, опрокинул улей отверстием вниз, лопуха настлал на него от дождя и солнца и, оставив его посреди поля, меж цветов, поехал дальше.
Едет он, едет, радуясь, что доброе дело сделал, как вдруг прилетает царица пчел и говорит:
— Белый Арап, раз уж ты добрый такой, ради нас потрудился, нам жилье построил, то хочу и я услугу тебе оказать. Возьми это крылышко. Если понадобится тебе моя помощь, подожги его и я тотчас же к тебе на выручку поспешу.
С радостью взял Белый Арап крылышко, спрятал за пазуху, поблагодарил царицу пчел за обещанную помощь и поехал дальше.
Едет он, едет, видит — сидит у лесной опушки великан, греется у костра из двадцати четырех саженей дров и, знай, кричит во всю глотку, что погибает от стужи. Выглядел он страшилищем: лопоухий, губы толстые, отвислые. Когда дул он, то верхняя губа выворачивалась за макушку, а нижняя накрывала брюхо. Все, к чему прикасалось его дыхание, вмиг покрывалось инеем толщиной в ладонь. Невозможно было к нему подойти, ибо дрожал он так сильно, что, казалось, сам черт его тряс. И хоть бы дрожал он один, а то ведь вся природа, все твари окрест тряслись ему в лад: ветер стонал, как безумный, охали деревья в лесу, вопили камни, выл хворост, и даже дрова на костре трещали вовсю от мороза. В дуплах деревьев прижимались друг к дружке белки, дули себе в когти, рыдали в кулак, проклиная час своего рождения. Словом, мороз на весь мир — и все тут. Постоял Белый Арап чуток, поглядел — уже на губах у него сосульки выступили. И не в силах удержаться от смеха, изумленно сказал:
— Чего только не увидит человек, пока живет! Ну-ка, адово семя, сознавайся, не Жерила[16] ли ты? Молчишь? Видать, так оно и есть, коли сам огонь вблизи тебя замерзает, до того ты тепленький!