— Где вы, Аррисон? Говорите, скажите, где вы, Аррисон!
Его ответ вырвался непроизвольно, у него не было больше сил молчать.
— Наверху. Я здесь.
— Иду, Аррисон!
В его тяжеловесном и спотыкающемся английском был оттенок гордости. Дверь царапнула по полу, шаги утратили свою осторожность.
— Там есть кто–нибудь еще, Аррисон? Их было двое. Есть там кто–нибудь еще?
— Только двое. Их было только двое.
Он услышал глухой стук лестницы, приставляемой к стене сеновала.
— Спускайся, мы не должны здесь оставаться.
— Я не могу двинуться, они посадили меня на цепь.
Достаточно ли его английского, чтобы незнакомец понял ответ?
— Я здесь узник.
Язык Харрисона против его воли приобрел выговор незнакомца, ему казалось, что так иностранец поймет его лучше.
Две руки цепко ухватились за что–то у его ног, и он мог уже различить силуэт мужчины, поднимавшегося к нему. Он съежился и подался назад.
— Не бойся меня. Не пугайся меня, Аррисон.
Слабый мягкий голос школьника, в котором еще сохранились следы начального обучения чтению. Пальцы, ищущие и нащупывающие, прошлись по всему его телу, скользнули по талии, вбок и вверх к под мышке, а затем по локтю и к запястью и к стальному браслету наручников. Трепетный огонек зажигалки. Даже это слабое пламя позволило Джеффри Харрисону различить лицо и черты юноши среди коротких теней падавших на него. Небритое, бледное лицо с живыми и блестящими глазами. Образ, вызвавший представление о запахе хлеба с чесноком и сандвичах с салатом.
— Подержи.
Юноша сунул в свободную руку Харрисона зажигалку.
— Отвернись.
Харрисон увидел в полутьме, как юноша вытаскивает пистолет. Узник отвернулся. Его уши чуть не разорвались от звука выстрела, после которого давление цепи на его запястье исчезло. Боль обожгла мышцу у плеча, но, когда его рука качнулась, оказалось, что она свободно свисает вдоль тела.
— Дело сделано, — сказал юноша, и в пламени зажигалки он различил тень его улыбки, жесткой и холодной. Он потянул Харрисона к приставной лестнице. Спуск вниз был затруднен, потому что Харрисон старался не причинить неудобства больному плечу, а руки итальянца были заняты пистолетом и зажигалкой. Наконец под ногами Харрисона оказалась утоптанная земля, но пальцы юноши по-прежнему твердо сжимали его руку. У двери они остановились, пальцы скользнули к его запястью, где был острый обломок кольца наручников, перебитого пулей. Когда он упал на землю, раздался слабый звон.
— Люди, которые меня караулили...?
— Я их убил.
Лицо оставалось невидимым, информация показалась неуместной.
— Обоих?
— Да, я убил их обоих.