И снова не то, Джеффри. Ты пьешь кровь масс, распинаешь рабочий народ.
Это же бред, безумие.
Но не для этого паренька, не для маленького мистера Джанкарло Баттистини, который собирается снести половину твоей башки, чтобы доказать, что это именно так.
Харрисон лежал с плотно закрытыми глазами, борясь с подступающими к горлу рыданиями. Мерзкий вкус хлопчатобумажного носового платка во рту вызывал тошноту. Его охватил ужас, что он задохнется в собственной блевотине. Что за гнусная смерть!
Виолетта, милая, проклятая Виолетта, моя жена. Хочу быть с тобой дорогая. Хочу, чтобы ты забрала меня отсюда. Виолетта, пожалуйста, пожалуйста, не отдавай меня им.
Недалеко от его головы хрустнула маленькая веточка. Харрисон мгновенно открыл глаза, его тело дернулось, ему удалось смахнуть слезы.
В десяти футах от него оказалась пара детских сапог высотой до колена, на щиколотках они были запачканы засохшей грязью, исцарапаны шипами ежевики. Это было миниатюрное повторение костюма взрослого фермера. Из сапог торчали крошечные мешковатые брюки, протертые на коленях до дыр, ткань выцвела от солнца и стирки. Он медленно повернул голову, поднял ее и глотнул, благословляя клетчатую спортивную рубашку с кое–как застегнутыми пуговицами и небрежно закатанными рукавами. Появилась тоненькая бронзовая шейка и юное чистое лицо ребенка, живущего на лоне природы и привыкшего подставлять лицо ветру. Харрисон опустился вниз и вжался в землю. Слава тебе, Господи. Бог мой, ангел. Белые ризы, крылья и нимб. Слава Богу. Он ощутил дрожь, спазму облегчения, пробежавшую по всему телу... Но она быстро прошла, ведь Джанкарло ушел ненадолго, только за едой. Давай, детка, я люблю тебя. Делай что–нибудь, не торчи здесь. Ты очень славный, ты это знаешь. Но не торчи здесь целый день.
Он снова посмотрел в лицо ребенка: почему малыш просто стоит, стоит тихо и неподвижно. Как статуя Пана, в трех шагах от него.
Ничего не говорит, лицо его серьезно, в глазах настороженность. Давай, парень, не бойся. Он попытался повернуться так, чтобы были видны путы на запястьях — напрасная трата времени: ребенок мог видеть лишь кляп у него во рту и связанные ноги. Маленькие ножки отступили, движение Джеффри обескуражило его. Что это, черт возьми, с ребенком? А чего ты ожидал, Джеффри? Что твоя мама тебе говорила, когда ты был маленьким и уходил в поля и леса поиграть или выходил пройтись по улице и скрывался за рядами домов? Не разговаривай с чужими, кругом бродят странные люди, не принимай от них сладости.
Харрисон уставился на мальчика, смотрел и пытался понять. Шесть или семь лет, глубокие и серьезные глаза, удивленный, грустно сжатый рот, руки, теребящие ткань брюк. Не идиот, не слабоумный, но не решается подойти к человеку, лежащему в скрюченной позе. Это запретный плод. Как только мог, Джеффри Харрисон, невзирая на кляп во рту, попытался улыбнуться ребенку и сделать знак головой, чтобы он подошел поближе. Но ответной реакции не последовало. Он одиночка, самодостаточная крошечная личность. И он не примет жевательную резинку от человека, которого не знает. Но это не может так кончиться. Пожалуйста, не теперь, Боже. Пожалуйста, Боже, не надо таких шуток. Да, на установление контакта нужно время. Но времени не было, ведь Джанкарло ушел ненадолго, только за едой. Что этот подонок сделает с ребенком? Подумай об этом, Джеффри, подумай... Что сделает Джанкарло с ребенком, если застанет его здесь, его, живого свидетеля? Спеши, малыш, быстро подойди ко мне. Не только моя жизнь висит на волоске, но и твоя тоже.