— Карбони слушает.
Голос исчезал и вновь возникал в металлическом шуме.
— Баттистини.
Он назвал собственное имя, его раздражало притворство.
— Добрый вечер, Джанкарло.
— У меня мало времени...
— У тебя столько времени, сколько тебе понадобится, Джанкарло.
Пот струился ручьями по лицу юноши.
— Вы удовлетворите требования Нуклеи Армати Пролетари...?
Голос его осекся.
— Требования Джанкарло Баттистини — еще не требования наповцев.
— Мы принадлежим к одному движению, мы...
Он замолк, поглощенный тиканьем часов на руке, которое влекло его к поражению.
— Ты слышишь, Джанкарло?
Юноша колебался. Сорок секунд уже прошло, сорок секунд из двух минут, которые требовались для того, чтобы выследить его.
— Я требую свободы Франки... если вы дорожите жизнью Аррисона, вы должны на это пойти...
— Это очень сложный вопрос, Джанкарло. С ним связано очень много проблем.
В его ответах было ужасное мертвенное спокойствие. Он бросил вызов, но не мог припереть их к стенке и оставить в таком положении.
Прошло уже около минуты.
— У меня только один вопрос, Карбони: да или нет?
В искаженном голосе впервые послышалась нотка беспокойства, шум дыхания смешивался с атмосферными помехами.
— Здесь Франка, чтобы поговорить с тобой, Джанкарло.
— Да или нет, это мой вопрос.
Прошло уже больше минуты: стрелка начала проходить второй круг.
— Сейчас с тобой поговорит Франка.
Глаза всех присутствующих в комнате обратились к лицу Франки Тантардини.
Карбони прижимал телефонный микрофон к рубашке, вглядывался в женщину, будто старался увидеть, что у нее глубоко в мыслях, но видел только лишенные эмоций гордые, спокойные глаза, и знал, что это решающий момент. По выражению ее рта и положению рук, которые лежали спокойно, не выказывая нетерпения, ничего нельзя было прочесть. Полная тишина, и атмосфера будто свинцовой тяжести, которую даже не знающий итальянского языка Карпентер, мог почувствовать и которой страшился.
— Я доверяю вам, Франка.
Это были едва слышные слова, и рука Карбони с телефонной трубкой потянулась навстречу руке Тантардини.
Теперь в ее улыбке были беззаботность и небрежность. Что–то почти человеческое. Длинные стройные пальцы потянулись к толстым обрубкам Карбони. Когда она заговорила, голос ее звучал ясно, это был голос образованного человека, в нем не было ничего грубого, никакого слэнга, ничего от языка отбросов общества.
Дочь состоятельных родителей из Бергамо.
— Это Франка, мой маленький лисенок... не перебивай меня. Слушай. Слушай меня и дай закончить. Сделай так, как я тебе скажу, точно так, как я тебе скажу. Они просили меня приказать тебе, чтобы ты сдался. Они просили меня сказать тебе, чтобы ты отпустил англичанина...