– Ты не поняла, что ли? – Он взволнованно провел пятерней по вихру надо лбом. – Подумаешь, вино! Одобрил он нам заказ!
– Может, ты мне хотя бы скажешь, какой? – сердито спросила она. – И почему, кстати, его Кузнецов одобряет? Разве это от города заказ, не частный?
– Нет уже ничего частного, Нэлка, – сказал Антон. – Ну то есть заказ частный, да. Но без Кузнецова песочницу в центре перестроить не дадут, не то что этот Дом рабочих.
– Какой Дом рабочих? – Интерес наконец пересилил ощущение необъяснимого, но явного унижения, которое она только что испытала. – Где?
– На Плющихе. Дом рабочих имени Нового Труда. Знаешь?
– Не-а, – покачала головой Нэла. – Может, знала, но забыла.
– Хочешь, сейчас посмотрим? – предложил он.
– Ты хочешь, – улыбнулась Нэла.
Он кивнул, и улыбка озарила его лицо так, что невозможно было ответить ему отказом.
Дача, которую спроектировали для Антона архитекторы «Дайнхауса», Нэле понравилась. Участок еще выглядел строительной площадкой, но дом уже стоял. Он был сделан в виде полусферы, поверху опоясан вереницей больших окон, понизу – стеклянными вставками в стены, а комнаты располагались на втором этаже так, что не перегораживали общего высокого пространства.
Но все-таки этот дом еще не был приспособлен для жизни, да и ездить оттуда в город каждый день Антон не хотел из-за пробок, поэтому, когда начался ремонт в его квартире, он перебрался в гербольдовский дом на Соколе. Впрочем, по этой причине перебрался или по какой-нибудь другой, Нэла его не спрашивала.
Для нее же родительский дом оказался единственным приемлемым вариантом жизни в Москве. Нэла не то что отвыкла от большого города – точнее было сказать, что она привыкла к другой жизни, а еще точнее, что другая по содержанию и ритму жизнь стала ей необходима в том возрасте, в который она вошла неощутимо и который не знала, считать ли еще молодостью.
Когда-то Нэла не мыслила жизни без того азарта, который дает не просто большой город, а именно мегаполис. Этот восхитительный азарт ни на минуту не прекращающегося производства чего-то нового остро чувствовался в Нью-Йорке, и Нью-Йорк, в котором она однажды прожила год, весь этот год приводил ее в состояние непрерывного восторга. Он был ощутим в Берлине, и она привыкла к Берлину мгновенно и полюбила его.
Она знала, что этот азарт мегаполиса есть и в Москве, но совсем не чувствовала его теперь. И не понимала, исчез он или она перестала испытывать в нем необходимость, и тем более не понимала, почему это произошло.
Как бы там ни было, ей нравилось жить посреди Москвы в поселке, дома которого скрывались в садах, в сени деревьев, в сплетении тихих улиц, в цветущих палисадниках.