Одновременно кулак скомороха, вылетев сбоку, так огрел парня по шее, что тот улетел к стенке.
Все же Даниле повезло — он успел кое-как уйти в скрут. Болезненная наука, которую так сурово преподал ему Богдаш, втемяшилась-таки в косточки и в жилочки. Поэтому Данила, улетая, чуть ли не в воздухе развернулся, продолжая начатое скрутом движение, и, всего на миг оказавшись к противнику спиной, проскочил вдоль стены. Сила движения опять повернула его, и он, двинув одним локтем орущего Лучку, а другим — обалдевшего и почему-то бездействующего Томилу, оказался в сенях. Оттуда прыгнул на крыльцо, сбежал вниз и опрометью понесся к калитке.
— Имай его! — пронзительно завопил Лучка, но было поздно.
Те из бойцов, что повернулись к крылечку на этот вопль и увидели стоящего в дверях скомороха, уже не успевали настичь Данилу.
— Кобеля спускай! — кричал сверху Лучка.
Но и это приказание опоздало — Данила выскочил на улицу. Некоторое время он бежал, потом перешел на шаг. Пронзительный голос Лучки словно застрял в ушах — хоть прыгай на одной ножке, чтобы его оттуда вытряхнуть.
— Ишь ты, имай его… — пробормотал Данила.
И тут голос снова возник в голове, прозвучал самый первый отчаянный Лучкин крик:
— Гусли!!!
И Данила наконец-то осознал, каким головным убором снабдил неприятеля.
Он рассмеялся. Все было замечательно! Даже то, что колпак с меховой оторочкой остался в Трещалином доме. Горячая голова не нуждалась ни в каких колпаках! Легкие пушистые волосы, радуясь свободе, вскинулись, каждый закурчавился на свой лад.
С этим ощущением нечаянного праздника Данила быстрым шагом несся к Аргамачьим конюшням. Он знал, что услышал от Томилы очень важные слова, и торопился скорее их обсудить с Семейкой, Богданом и Тимофеем.
Товарищи, услышав в шорной про это новое похождение, только руками развели. Первым опомнился Тимофей.
— Сам же ты, аспид, своими руками дверь к тому треклятому Томиле закрыл и засовом заложил! На какой козе мы теперь к нему подъедем?!
— Да я ничего плохого не хотел! Он сам как с цепи сорвался! — оправдывался Данила. — Он… он…
Парень хотел как-то объяснить Тимофею, что Томила был чем-то сильно озабочен, что вел себя как человек, ожидающий беды и так измученный этим ожиданием, что начало неприятностей вызывает в нем нехорошую, бешеную радость. Но слов не хватило.
— Погодите, светы мои! — прервал их перебранку Семейка. — Давайте-ка все еще раз с самого начала повторим. Ты, Данила, слышал, как скоморох с Перфишкой Рудаковым сговаривались.
— Слышал, да не все. Они же на извозчике укатили! Что же мне было — за санями петушком бежать? — огрызнулся разгоряченный Тимофеевыми упреками парень.