Март, последняя лыжня (Соболев) - страница 36
— Ну ступай, ступай, — ласково говорит дед, — попасись, трава-то ноне сладкая.
Савостий легонько хлопает Серка по морде, и конь послушно идет в темноту. Дед задумчиво глядит на огонь. Может, о Серке думает. Отстоял его у Данилкиного отца, когда тот хотел отправить старого мерина на живодерню. Сказал он тогда Данилкиному отцу жестокие слова: «Ты, председатель, душой-то не зверей, а то сердце волчиным станет, и на людей олютеешь. И так уж покрикивать начал. А Серка на мои руки оставь, мы с ним как-нито старость скоротаем. Ведь он же спас тебя в бою, аль запамятовал?» Данилкин отец потом целый день хмурым ходил, а вечером сказал: «Иной раз себе в душу заглянуть надо и ревизию сделать. А то хлам всякий набирается. А всего пуще — равнодушие да неблагодарность».
Андрейка уже спит, рыжая голова его и босые грязные ноги торчат из-под облезлого полушубка. Слипаются глаза и у Ромки. Вот он роняет голову, испуганно вздрагивает, взметнув белесые брови, бессмысленно поводит взглядом вокруг и окончательно засыпает. Давно спят и дедовы собаки, положив головы на лапы. От Данилки же сон бежит. Он слушает ночь. Огромная, распластала она черные звездные крылья над землей, и стихло все до утра. Костер на той стороне угас, косари спят.
Великая тишина на земле.
Замер Данилка, ощущая свое кровное родство с этой ночью, с этим тихим озером и спящими холмами. Попытался представить себе, какая она огромная, его земля, и не мог — такая огромная, что идти, идти, год будешь идти и не пройдешь с краю на край.
Где-то далеко-далеко петушиный крик. Ему откликается другой, третий, и у Данилки в груди теплеет от этого милого и такого родного петушиного зова.
Замер Данилка, ощущая свое кровное родство с этой ночью, с этим тихим озером и спящими холмами.
— Слыхал? — Дед поднимает крючковатый палец. — Поют, жизню славют. Чего не спишь? Нога болит?
— Не-е, просто не хочется.
— Не хочется… — повторяет раздумчиво Савостий. — Это уж мне не до сна. На землю наглядеться охота, веку-то с гулькин нос осталось. А ты спи, тебе еще дорога длинная.
Из-за березника всходит луна. В легком серебряном сиянии обозначились поля, напоенные светлым дымом; озеро, залитое лунной яркостью; березы, кованные из серебра; лошади, стоящие неподвижно, как копны. Две из них наклонились, почти касаясь мордами друг друга, а между ними висит луна. Кажется, держат ее кони на своих гривах, и очерченные светлым ореолом их силуэты четко выделяются на темном сукне неба.
Откуда-то доносит тихий, нежный звон.
— Что это? — спрашивает Данилка.
— Луна звенит, — отвечает дед.