Посмеялись мы, пошутили над моей кандидатурой в директора и распрощались.
— Ты смотри это… не согласись! — сказал, уходя, Валера Козлов серьезным тоном.
— Что я, дурак! — уверенно ответил я.
А утром позвонил Виктор Павлович Кобенко, секретарь Правления Московской писательской организации, и попросил зайти к нему. Срочных дел в «Глаголе» не было, и я пообещал, зная наперед, о чем будет речь, и зная, что откажусь.
Кобенко человек грубоватый, энергичный, опытный советский администратор. Тогда еще чувствовал себя во всех хитросплетениях советской системы, как щука в озере. Это теперь он растерялся, будто в аквариум попал. Вроде бы та же вода, те же водоросли, та же тина, а куда ни ткнется — стенка. Посмотришь со стороны — та же энергия, тот же напор, та же бодрость, а приглядишься всё невпопад, растерянность, неуверенность в правильности поступков, подозрительность — как бы не обманули. Меня он, думаю, совсем не знал до той встречи. Встречались изредка на заседаниях парткома, а разговаривать не приходилось.
В кабинете он без обиняков сказал, что у секретарей мыслишка появилась: толкнуть меня в директора. Я ответил, что уже осведомлен и отказался, и отказ свой подтверждаю.
— Ты не торопись, подумай. Сейчас мне ни согласие твое, ни отказ не нужны. Завтра Секретариат, и утром Михайлов (председатель Правления МО СП РСФСР) с тобой поговорить хочет. Иди, думай!
Я ушел, стал думать. И начало свербить: почему не согласиться? Все–таки директор государственного издательства! И работа по мне — смогу! Сил хватит!
Жена моя встала на дыбы: «Нет!!! Поработал в «Молодой гвардии», хватит! Никаких издательств! В «Глаголе» дела хорошо идут, работай! В нем ты сам себе хозяин, а в «Столице» восемьдесят начальников будет!»
Но свербило всё сильнее. Утром я был готов.
С Михайловым разговор был короткий — я согласился. И вот Секретариат, обсуждение кандидатур на должность директора. Начали с Ханбекова, главного редактора художественной литературы Госкомиздата СССР. Секретари выступали, хвалили его так, что я краснел, вжимался в кресло, чтоб стать незаметней, клял себя за то, что притащился сюда. Стыдно будет перед всеми, когда изберут Ханбекова: мол, разгубастился я, прилетел на Секретариат, директором захотелось стать. По тому, что говорили о Ханбекове, лучше кандидатуры и быть не могло. Я и сам бы с удовольствием проголосовал за него. Следующим шел Мезинов, бывший секретарь парткома МО, хорошо знакомый всем секретарям человек. История повторилась. Его хвалили, а я вжимался в кресло. И третьего — Ляпина, бывшего главного редактора издательства «Детская литература», и четвертого — Цыбина, известного поэта, приняли на ура. Я успокоился, смирился, что директором не стану, приготовился перенести неудобство поражения. Радовало то, что почти никто из секретарей меня не знал, да и лица большинства присутствующих мне были незнакомы. Очередь дошла до меня.