— Почитать тебе стихи? — спросил Андрей, присаживаясь к нему на постель.
Олег открыл и другой глаз, помолчал, не двигаясь, снова закрыл глаза и произнес:
— Читай!
Андрей вытянул книгу из кармана, открыл посредине наугад и начал читать:
— Ты прости мне слова, что еще не сказал, поцелуй торопливый, полночный вокзал… Все обиды отбрось, все грехи отпусти, за все сразу, что было и будет, — прости!..
Колунков неожиданно для Андрея быстро приподнялся на кровати, мгновенно выхватил у него книгу и вцепился в рукав.
— Где взял? — спросил он быстро и хрипло.
— Там, — указал Павлушин на простыни. — Прислали!
— A-а! — отпустил его Колунков и снова прилег на подушку: — Ступай!
Андрей не понял, что от него хочет Олег, и смотрел на него, оставаясь сидеть на кровати.
— Ступай, говорю! — уже сердито произнес Колунков и добавил строго и требовательно: — И молчи!
— Почему ты скрываешь? — спросил Павлушин, продолжая сидеть.
Олег, казалось, не слышал вопроса. Он посмотрел на открытую Андреем страницу и тихо дочитал стихотворение:
Все, что хочешь, прости, только лучше всего
не прощай никогда, не прощай ничего…
Не прощай меня, слышишь!
И помни одно —
Я приду непрощенным, приду все равно…
Колунков замолчал, потом повторил, усмехаясь над собой:
— Приду все равно!.. Скрываю, говоришь? — словно вспомнил он об Андрее. — Я уже пять лет не пишу… За пять лет — ни строчки… С самых тех пор, как предал Василису… Пять лет! Вспомню, представлю, и кажется — не со мной это было… Книжку я тебе не отдам! Ступай!
После ужина Андрей устроился возле входа в палатку на чурбаке, нарисовал карандашом на березовой доске контуры топорища с замысловатыми изгибами, чтобы топор не выскальзывал из рук, и стал осторожно вырезать ножовкой. В палатке было жарко от натопленной печки, а Колунков все подбрасывал дрова. Мишка Калган подошел к нему и попросил гитару. Олег молча кивнул в сторону своей кровати. Матцев взял гитару и вместе с Мишкой исчез за простынями. Сашка Ломакин с двумя парнями тоже направился туда.
Вырезав топорище, Андрей взял свой топор и стал подравнивать, срезать углы. Колунков ходил рядом по палатке в расстегнутой на груди сорочке, часто останавливался возле Андрея и молча наблюдал за его работой, сдавливал рукой голову. Длинная щетина на щеках и подбородке делала его лицо неухоженным, запущенным.
— Заняться нечем? Маешься от безделья? — спросил у него насмешливо Андрей.
Колунков мрачно усмехнулся, но промолчал.
— Возьми вот топор, — кивнул Павлушин на пол, где лежали приготовленные им топор и брусок. — Поточи! Если делать нечего.