Вдоль моря быстро девочка проходит,
бледнея, розовея и дичась.
В ней все восходит. Что с ней происходит?
В ней возникает женщина сейчас.
Она у моря тапочки снимает,
вступая, словно в музыку, в него,
и все она на свете понимает,
хотя не понимает ничего…
Я забыла про Юльку. Я смотрела, вытянув шею, потому что это было мне, про меня. Мне хотелось, чтоб он видел меня, знал, что это я — Маша.
…пусть не боится мама —
тебе не причиню я, Маша, зла.
Мне от тебя немного надо, Маша,
и очень много — чтобы ты была.
Потом был Вознесенский. Я схватила Юлькину руку, прижала ее к груди, и он впервые не ощерился на такой всплеск моих эмоций, тем более что на сцене уже была Белла Ахмадулина и прекрасным своим голосом говорила уже теперь про Юльку — ну про кого же еще, как не про Юльку:
…Входил он в эти низкие хоромы,
сам из татар, гулявших по Руси,
и я кричала: «Здравствуй, мой хороший!
Вина отведай, хлебом закуси…»
Ну конечно, из татар, из поляков, из каких угодно, но только из нездешних, не из таких, как все.
…И все же он, гуляка и изменник,
не вам чета. Нет! Он не вам чета!
Ну конечно, и это ведь про Юльку. Он мне казался тогда ужасным гулякой и изменником, ужасающим гулякой и изменником, но все-таки — не вам чета, не вам чета.
…Когда мы вышли после концерта, Юлька начал что-то говорить. Но я промолчала, потому что чувствовала, что Юлька говорит совсем не то, что думает. Он ни за что не хотел быть хоть в чем-нибудь со мной согласным, его до смерти раздражало мое всезнайство.
Помню, как часто мы ссорились из-за этого. Однажды, когда я совершенно случайно решила задачу по геометрии для поступающих в Московский университет, условия которой были опубликованы в «Технике — молодежи», Юлька просто-напросто перестал со мной разговаривать. Я решила эту задачу только потому, что не была обременена большими знаниями, а люди, которые знали геометрию в тысячу раз лучше меня, просто-напросто не думали, что все может быть так просто. Когда я попыталась объяснить это Юльке, он страшно разозлился, считая, что я «по своей идиотской доброте, которая никому не нужна», просто-напросто утешаю его, хоть он в этом не нуждается.
Умная Тамара говорила, что никакой любви между мной и Юлькой не может быть, потому что «любовь должна быть обусловлена тремя факторами: уважением, дружбой и желанием».
Юлька меня не уважал — это факт, если б уважал — не спорил бы по всякому поводу. Дружба? Этого тоже не было — какая ж дружба, когда мы любили… А желание, то есть это самое дурацкое половое влечение, я отрицала, краснея от злости и стыда. Надо же сказать такую гадость: половое влечение! Ну уж нет! Такое могла выдумать только умная Тамара и не постесняться сказать вслух.