— Она, — прошептал он, стуча зубами, — она!
Я снова взглянул туда, в полосу лунного света, куда глядели глаза Карпея, и увидел ее. Она была в темном платье, а ее бледное лицо и продолговатые глаза глядели удивительно скорбно.
Карпей, дрожа всем телом, прошептал:
— Пишет.
Я повторил: «Пишет!», так как она действительно писала, я это хорошо видел, писала письмо. Кому? Зачем? И мы глядели на видение, горевшее над озером в лучах лунного света, как в сказочном зеркале. Мы дрожали, как в лихорадке, поглядывая на эту дивную картину, и тихо перешептывались с жестами сумасшедших. Я не знаю, кто проявил это изображение, — я, Карпей или озеро, — но она вырисовывалась перед нами, как живая, до последней пряди волос, до выражения рта, до родинки над верхней губой. Мы оба дрожали всем телом, не сводили глаз с этой удивительной картины и переговаривались шепотом.
— Тебе пишет-то, — шептал Карпей, трогая меня за локоть полушубка.
— Мне, — кивал я головой и содрогался в плечах.
— Знать, любит? — выспрашивал Карпей.
— Любит, — шептал я как во сне.
Внезапно я понял все. Да, теперь она любила меня, именно меня, — потому что я был от нее так далеко, а того, кто был с ней рядом, она уже презирала. Ведь издали мы все много занятнее. Меня точно что ударило по голове, лишив рассудка. Я позабыл, что передо мной мираж, больная мечта, галлюцинация. С воплем, простирая руки, я бросился туда, к ней, к полосе лунного света. А над моей головой один за другим прогремели все шесть выстрелов магазинки. Это стрелял в пространство совершенно обезумевший Карпей. У меня подкосились ноги; я ткнулся лицом в снег. Очнулся я в земской больнице, у доктора, за 50 верст от того места, где я упал. Доктор пожимал мои руки и говорил:
— Езжайте, голубчик, опять в Питер. Вам нужны люди, общество, рассеянная жизнь. Наша глушь вам не по вкусу, и здесь вы рехнетесь точно так же, как рехнулся ваш Карпей. Он совсем безнадежен.
— Карпей сошел с ума, — добавил рассказчик, — его сонный организм всколыхнулся только однажды во всю жизнь, но всколыхнулся до основания. И теперь я подозреваю, что это именно он заставил в ту ночь бредить и меня, и озеро. Может быть, ему помогла в этом святая вера в мои слова, что мы увидим ее.
Кто-то спросил:
— А что же Нина Сергеевна? действительно ли она полюбила вас?
Рассказчик сердито буркнул:
— Ну, уж это не ваше дело!
И он замолчал, точно ушел в раковину.