– Оральная передозировка? Бред какой-то.
– То-то и оно, что бред, – поддакивает Мэри. Через открытое окно слышно: поезд все ближе. – Это чтобы бывший наркоман да вовнутрь принимал? Если уж ему взбрело самоубийством кончать, впорол бы просто в вену. Хотя, как я уже говорила, это тоже чушь. Амброуз детей не оставил бы. Никаким способом – не сбежал бы и не покончил с собой. Это примерно одно и то же, верно? Я не сплетница, – продолжает Мэри, даже не покраснев от такой явной лжи, – потому и помалкиваю. Да только тут другого ничего и быть не может. Тут дело ясное.
– Ясное? Вы о чем? – Голос не повинуется мне, становится чужим, хриплым.
Мэри склабится, обнажая крупные желтые зубы, которые вызывают ассоциации с могильными плитами, подается ко мне всем своим костистым телом и шепчет, обдавая запахом сигарет:
– Дело ясное, что его убили.
Мэри развалилась на сиденье, наблюдая за моей реакцией. Похоже, ей приятно видеть, как я в растерянности подбираю и не могу подобрать слова. А что, если Мэри с самого начала знала правду? Очень уж у нее физиономия довольная.
– Я… мне…
Мэри кривит губы в своей фирменной хищной улыбке и отворачивается. Поезд приближается с характерным свистом, ритмичное мигание семафоров сводит с ума.
Стараюсь не выдать своих эмоций и умудряюсь произнести сравнительно спокойно:
– Мне кажется… мне кажется, это маловероятно. Сами подумайте: кто мог желать смерти Амброуза?
Мэри пожимает своими мощными плечами.
– Да я уже подумала. И вот что я тебе скажу: в убийство легче поверить, чем в самоубийство. За детей он бы в огонь и в воду вошел, я это всегда говорила и еще сто раз могу повторить. Он бы их не бросил. Особенно – Кейт. Хотя она такой любви не заслужила, маленькая дрянь.
Рот у меня сам собой открывается.
– Что вы сказали?
– Я сказала, Амброуз за детей в огонь и в воду пошел бы, – повторяет Мэри и смеется мне в лицо. – А тебе что послышалось?
Во мне вскипает гнев. Подозрения насчет Кейт, терзавшие меня последние сутки, кажутся теперь результатом злобных сплетен – не более. Эта ведьма Мэри пытается настроить меня против одной из лучших подруг – неужели я такое допущу?
– Кейт вам никогда не нравилась, так ведь? – сухо замечаю я и складываю руки на груди. – Вы только и мечтаете, чтобы она в полицию на допрос угодила.
– Правду хочешь? На, получи. Да, я об этом мечтаю.
– Почему? – Издаю жалобный, какой-то девчачий крик, повторяю с детской непонятливостью: – Почему вы ее так ненавидите?
– Было бы кого ненавидеть – потаскушек всяких! Ну, чего уставилась? Я про вас четырех говорю.