Давясь слезами и болью, лишь сейчас с предельной ясностью осознав, что она теперь осталась одна на всем свете и никому нельзя ни доверять, ни открывать родовых тайн, Леа пыталась протиснуться мимо него к двери. Ей хотелось только одного: уйти подальше, забиться в какую-нибудь пещерку или под куст и оплакать огромное, неизбывное и непоправимое горе, свалившееся на нее по вине проклятого Кайора.
– Леаттия! – Поймав девушку за плечи, маг тряхнул худенькое тело, и только в этот момент ощутил, как нещадно колотит ее начинающаяся истерика. – Леа!
Он не нашел ничего надежнее, чем прижать девушку к себе, мягко погладить по растрепавшимся волосам и незаметно послать успокаивающее заклятие, совсем слабенькое. Но графиня вдруг вспыхнула в его руках горячечным жаром, опалила лицо и руки угрожающим дыханием огня.
– Что ты пытался сделать? – вмиг приходя в себя, насторожилась она. – Подчинить? Соблазнить?
– Зачем мне это? – неожиданно оскорбился ошеломленно взирающий на нее маг. – Если бы мне это было нужно, я бы обошелся без всяких заклятий!
Посмотрел на побледневшую гостью, снова скрипнул зубами, отстранился и вернулся в комнату. Сел на стул, потер руками виски и глухо проворчал:
– Это успокаивающее заклинание, абсолютно безвредное. Я же еще и лекарь, привык так успокаивать пациентов. А у тебя начиналась истерика.
– У меня никогда не бывает истерик… – еще возражала Леаттия, но уже понимала, что ничего не может теперь сказать о себе с уверенностью, ведь четыре с половиной года она была не такой, как должна бы.
Страшное в своей ясности осознание глубины потери снова окатило ее волной обиды и непоправимости, и девушка горько всхлипнула.
– Предлагал я тебе отдохнуть несколько дней, – с досадой буркнул маг, – и только потом начинать разбираться в своих делах, так нет, заторопилась! Куда, спрашивается?
– Мог бы намекнуть… – прорыдала Леа. – Я вообще ничего о вас не знаю!
– Вот и узнала бы. – Он вздохнул еще тяжелее и, глядя в окно, нехотя выдавил: – Мы же темные маги. Темные… понимаешь? Я ведь тебе объяснял.
И говорил, и намекал, ясно припомнила Леаттия, вытирая платочком лицо. Про то, что они доброе утро или спокойной ночи не скажут без разрешения. И никогда не пойдут в гости, если хозяин дома не пригласит.
Интересно почему? Настолько ценят свое время или не любят, чтобы вмешивались в их дела? Так сильно, что приняли за самое главное негласное правило никогда не вмешиваться в чужие, пока их не попросят или не наймут?
И как тогда быть ей? Она ведь тоже не может просить, просто не имеет права, не зная, какую за это заломят цену. Но и идти некуда, это Джар верно сказал… хотя и ушла бы, если бы он не остановил. Против всех своих правил остановил, надеясь на ее рассудительность.