Поезд стоял на какой-то очень большой станции разряда узловых. Кроме тишины и тумана, вагоны были погружены еще в какое-то небытие и заброшенность, точно о них забыли, – знак того, что состав стоял на самых задворках и что между ним и далеким вокзальным зданием было большое расстояние, занятое бесконечною сетью путей[33].
В подобного рода сценах всякое ожидание границы уже исчезло. Вот почему – если перевернуть логику неподвижных границ, при которой всякое их пересечение вызывает в человеке панику, – нам и кажется, что не осталось больше ничего, что имело бы хоть какое-то значение. Ничего никогда не произойдет; никакая перемена невозможна; все усилия тщетны, какова бы ни была их цель. За год до появления «Живаго» Пастернака по-итальянски Жуан Гимарайнс Роза опубликовал роман «Тропы по большому сертану». Эта книга – эпос большого сертана, пустынного ландшафта в самом сердце Бразилии. (Мой друг Педро Долабела, который живет там, описывает его следующим образом: «Очень засушливый район с каменистой почвой и покрытый тонким слоем колючей, кустистой растительности; малонаселенный, в основном холмистый с плоским – а не купольным – небом; там всегда тихо; везде видишь ящериц, а еще коз и постоянно чувствуешь, как солнце кусает твою кожу».) Еще с большей силой, чем монохромная книга Пастернака, «Тропы по большому сертану» вызывают в воображении беспредельность и в то же время предлагают размышления о принципиальной разомкнутости человеческого существования:
Мы посмотрели назад. Слепящее солнце мешало нам видеть оставленный нами след. Свет был беспощаден. Коршун, похожий на ласточку, был последней виденной нами птицей. И вот мы там все вместе, в этой отвратительной штуке: странный, Богом забытый мусор, шевелящийся под ногами. Это был другой мир, безумный, океан песка. Где лежит край его, граница? Солнце лилось на землю, которая блестела как соль. На больших расстояниях друг от друга – клочки мертвой травы; сухие пучки каких-то растений, точно волосы без головы. И вверху, на расстоянии, поднимался и ширился желтый дым. И вместе с воздухом пламя начало входить в нашу разгоряченную грудь[34].
Из сертана нельзя сбежать, потому что больше идти некуда. Мысль о странном заклятии, которое наверняка можно разрушить, оказывается не чем иным, как самообманом. И прежде всего иллюзией вновь и вновь становится любая мысль или надежда покинуть это пространство: «Сертан – как ты: ты думаешь, что ты оставил его позади, и внезапно он вновь окружает тебя со всех сторон. Сертан – там, где меньше всего его ожидаешь»