«Нет там никакой загадки…»
«А это мы ещё посмотрим!» — сказала она лукаво.
Я возразил: «Но меня всё равно уже не будет».
«Ты собираешься умереть?»
«Я уеду. У меня виза всего на три дня».
«Уедешь, а потом вспомнишь. И вернёшься ко мне».
«У тебя много других…»
«Зачем об этом думать? Мы здесь одни. Думай о том, что будет сейчас».
Она вышла из зеркала и стояла теперь возле кровати.
«Но чем же всё-таки объяснить… — сказал я, уходя от темы. — Чем объяснить, что я состарился, а ты молода и прекрасна?»
«А не надо ничего объяснять. Боишься, что не получится? Это, малыш, зависит от меня. Я тебе помогу. Снимай свои шмотки. Подойди ко мне сзади, обними меня, возьми мои груди в ладони. А! — воскликнула она. — Понимаю. Ты ревнуешь. Но ведь это было очень давно. И вообще, какая разница: сломал целку, не сломал?»
Неожиданная грубость опечалила меня. Я опустил голову. Вот ты и заговорила настоящим своим языком, подумал я.
«Не сердись. Ну, ляпнула, не подумавши… сама не знаю, что говорю. Я не помню. Я его с тех пор больше не видела».
В спальне было тепло, но она озябла, я подал ей халат.
«Я думаю, — проговорила она, — он давно умер».
Это была неправда. Мы стояли все трое, переминаясь с ноги на ногу, возле пожарной лестницы.
Мальчик с серыми, злыми глазами — ещё бы его не узнать! Гибкий, грубый, отважный и наглый. Поплевав на ладони для шика, он полез наверх по ступенькам из арматурных прутьев. Я и сам сколько раз лазал по этой лестнице на крышу нашего дома, но чтобы так рисковать… На высоте второго этажа лестница крепится к стене двумя железными штангами. И вот он придвинулся к краю, левой рукой схватился за перекладину, правой держится за лестницу. «На-ра-ра…» — он там что-то пел и, кажется, даже «Заводы, вставайте», — неужели та самая песня? Ловким кошачьим движением, изогнувшись, перехватил второй рукой перекладину и повис в пустоте лестницей и стеной дома, болтая ногами, как на турнике. Я взглянул на Люду — в страхе и восторге, открыв рот, она смотрела на него. Героя звали Юрка Казаков, Казак.
Он отодвинулся, перехватывая штангу тонкими руками, ещё дальше от лестницы, подтянулся раз и другой, силясь коснуться перекладины подбородком, затем просунул ноги между руками, отпустил руки и повис, качаясь, вниз головой. Я снова покосился на девочку. «Ты! — сказал я. — Ты не спускала с него восхищённых глаз!» — «Ничего не помню», — быстро сказала Людмила. Мы всё ещё стояли в моей комнате с зеркалом, ночником и кроватью.
«Ты не сознавала, что́ должны были означать эти полуоткрытые губы…».
«По-моему, — отвечала она, — ты просто помешался».