Высокий, с холодными отчуждёнными глазами, смуглый молодой человек внимательно смотрел на Елену и был среди всеобщего веселья и хмеля серьёзен и напряжён. На нём влито сидел плотный шерстяной пиджак, совершенно городской и, кажется, весьма модный. Выделялась белоснежная, со стоячим воротничком и чёрной маленькой бабочкой сорочка. На поясе холёно поблёскивала серебряная цепочка от часов. На его закинутых одна на другую ногах были не сапоги, а туфли, с модным узким носком и сталистой бляшкой. Он курил длинную папиросу, держа её двумя пальцами в несколько театрально приподнятой руке. Казалось, он был абсолютно независим от обстановки, но в тоже время — не враждебен окружающим, тому, что происходило вокруг.
Елена и незнакомец на мгновение встретились взглядами, и она сразу отвела свои глаза: чего-то испугалась или, казалось, обожглась или укололась.
— Ай, зарделась, ай, не проведёшь меня, девка: приглянулся ить! — шептала в её ухо Дарья, игриво щипая за бока. — Я тоже иной раз млею перед мужиками… а своего, не подумай чего, люблю-у-у-у! Ну, посмотри, посмотри на него ещё разочек: хочет он, рази, не чуешь, шельмовочка ты моя сладенькая!
— Прекрати, — отталкивала назойливую тётку Елена, ощущая внутри странный, почему-то пугающий и отчего-то нарастающий жар. Помолчала, не отваживаясь спросить, но всё же полюбопытствовала: — Кто он такой, откуда? Раньше я его у вас не встречала.
— Грузин, за политику сослатый. Кажись, через год срок заканчивается. Виссарионом кличут. Уй, сурьёзный! А работник какой справный! Но белька бьёт и, сказывают мужики, пла-а-а-чет.
— Плачет? — зачем-то переспросила Елена, пытаясь ещё раз взглянуть на Виссариона, но при всём том не смогла осмелиться посмотреть открыто. Тайным полвзглядом видела его. Он по-прежнему сосредоточенно смотрел, не скрываясь, на Елену.
Дарья мягким боком подталкивала Елену к Виссариону:
— Да похристосуйтесь вы! Виссариоша! Ты, как и я, нерусь, а православные мы, небось, — иди-ка, похристосуйся с дорогими нашими гостями! — крикнула Дарья.
У Елены, показалось ей, внутри оборвалось. Виссарион не спеша загасил папиросу, медленно поднялся с лавки и направился к Елене. Она тайком ударила Дарью кулаком по спине, но та с гоготом засмеялась, выказывая кипенные крепкие зубы.
— Христос воскресе, — тихо, с диковинным для Елены звучанием инородного голоса произнёс Виссарион, почтительно склоняя к девушке голову.
— Воистину…
Но второго слова Елена не смогла произнести: в горле жутко пересохло, сковалось. В висках постукивало. Лобызаясь, она ощутила лёгкий запах одеколона и дорогого, сладящего табака. Из всего его облика она увидела почему-то только лишь большой блестящий глаз, как у коня, и длинный завитой волосок в чёрных густых, словно бы мех, бровях. Елена спешно отошла, подхватив под руку свою разбитную тётку, к кучке детей, среди которых были три её двоюродные сестры — погодки-подростки, очень похожие друг на друга худобой, прямыми волосами и узковатыми азиатскими глазёнками. Их звали Глашей, Лушей и Груней.