Раздался свисток, и тотчас поезд тронулся, оставляя вокзал и платформу с провожающими. Вскоре мимо нас стали пролетать райские, фантастической красоты пейзажи – леса, рощи и поля, реки и озера, потрясающие мосты над реками, холмы, старинные, похожие на замки, особняки, рассыпанные вдоль железнодорожного полотна отдельные хутора и деревеньки то, как будто, европейские, то русские. А мы с Толей вовсю наслаждались дорожной нашей трапезой и рассуждали на тему «Особенности проживания в раю целой отдельно взятой семьи».
– Странно, что семья Порфирия Карповича ограничивается лишь детьми и их родителями. Нет ни дедушек, ни бабушек, – заметил я. – Все-таки для такой сплоченной семейки это было бы естественно. Дети есть, а бабушек с дедушками нет. Ведь должны же они быть рядом. Наверняка они тоже хотели бы быть вместе со своими детьми. Впрочем, сложно как-то получается. Ведь родители есть и у Порфирия Карповича, и у его дражайшей супруги. Многовато получается…
Вот-вот, именно-именно, представь себе такую картину… Действительно, все, кто верит в загробный мир наш с тобой, мечтают воссоединиться со своими умершими близкими, папу с мамой снова увидеть после длительного расставания. Так вот, эти папы и мамы тоже в свое время мечтали о том же – встретить своих умерших родителей в конце тоннеля. Их дедушки с бабушками – и они соответственно со своими родителями и прочими близкими хотели бы воссоединиться и зажить полноценной райской жизнью. Но ведь и их предки в свою очередь… Ну, ты понял. Так можно и до обезьян дарвиновских дойти – им-то может все и пофиг, нет таких крепких родственных уз. И что? Все они, кроме обезьян, конечно, должны жить кучей этакой? Впрочем, почему обезьян обижать, все ж таки родственные души. Пригласить всех родных за один стол? Представь-ка размеры этого стола. Поэтому творцом задуман иной план загробной жизни. Он порой кажется хаотичным, витиеватым и не поддается земной логике, но всех удовлетворяет своей компактностью и прочими удобными штуками. Впрочем, некоторых, вроде тебя, не совсем пока еще поглотила наша система, – заметил Толик, прервал свой монолог и внимательно посмотрел на меня.
Неожиданно что-то упало на пол и он, встрепенувшись, нырнув под столик.
– Ну как тут не оценить, например, вот это одно из самых главных достоинств загробного мира нашего – то, что бутерброды падают в раю всегда маслом вверх? – торжественно произнес Толя, возвратившись из-под столика на свое место и гордо подняв над собой ломоть черного хлеба с маслом.
Вскоре в дверь купе постучали. Вошел усатый кондуктор в синей железнодорожной форме и фуражке. Он строго попросил предъявить билеты. Я взглянул на Толика. Вроде бы я не заметил, чтобы Толя отлучался на станции куда-либо, например, в кассу за билетами. Получается, мы зайцы, что ли? А вообще-то странно: какие, нафиг, билеты в раю, ведь тут же коммунизм сплошной? Толя, однако, невозмутимо оторвал от жирной газетки два кусочка бумаги и, подмигнув мне, молча и торжественно вручил их кондуктору. Тот также молча и с достоинством прокомпостировал эти бумажки и, пожелав счастливого пути, удалился. Тотчас вслед за кондуктором в купе заглянула проводница и спросила как-то привычно, по-советски, будем ли мы брать белье («белье брать будете?»), и это при том, что поезд был явно времен царя-батюшки Николая первого. Как-то я не ожидал, что нам предстоит такой долгий обратный путь и даже придется в поезде провести ночь.