— Спасибо, — ответила она. А потом поспешно, пока не утратила решимости, спросила: — Зачем вы попросили у меня номер телефона?
Адам шел все тем же шагом, подчеркнуто не глядя по сторонам. Он казался застенчивым до тех пор, пока не повернул голову.
— А мне не следовало?
— Вы только поймите меня правильно, — ответила Блю. Ее щеки слегка потеплели, но она уже глубоко влезла в разговор, и пути назад для нее не было. — Потому что я знаю: вы подумаете, что я сожалею об этом, а это не так.
— Вот и прекрасно.
— Потому что я не красавица. Ну, не из таких, какие должны нравиться мальчикам из Эглайонби.
— Я учусь в Эглайонби, — сообщил Адам.
Адам не походил на ученика Эглайонби — такого, какими были остальные мальчики, учившиеся в Эглайонби.
— Я считаю, что вы очень симпатичная.
Когда он произносил эти слова, она, впервые за весь день, услышала акцент Генриетты: протяжные гласные и глухой звук в конце слова. На ближнем дереве безостановочно насвистывал кардинал: вик-вик-вик. Кроссовки Адама чуть слышно шаркали по асфальту. Блю задумалась над его словами, а потом задумалась еще раз.
— Фу, — сказала она наконец. Она испытывала примерно то же ощущение, как и после того, когда впервые прочитала карточку, которая лежала в букете. Какую-то необыкновенную неполноту. Будто его слова туго натянули между ними какие-то связи, и ей нужно что-то сделать, чтобы ослабить напряжение. — Впрочем, благодарю. Я тоже считаю вас симпатичным.
Он рассмеялся своим немного удивленным смешком.
— У меня есть и другой вопрос, — сказала Блю. — Вы помните последние слова, которые моя мать сказала Ганси?
Адам сразу как-то сник — значит, помнил.
— Верно. — Блю глубоко вздохнула. — Она сказала, что не станет помогать. Но я этого не говорила.
После его звонка она наскоро нацарапала очень приблизительную схему, где была безымянная церковь, возле которой они с Нив сидели в канун дня Святого Марка. На схеме имелись всего лишь несколько неровных параллельных линий, обозначавших магистральную дорогу, несколько разбегающихся, словно нити паутины, поперечных улиц с подписанными названиями и, наконец, квадратик, обозначавший церковь.
Она протянула Адаму эту схему — ничем не примечательный, помятый листок бумаги, вырванный из тетрадки. А потом извлекла из сумки и вручила ему тетрадь Ганси.
Адам резко остановился. Блю, оказавшись на несколько футов впереди, тоже остановилась и ждала, пока он, нахмурившись, разглядывал то, что держал в руках. Он держал тетрадь очень осторожно, как будто она была очень важна для него или была очень важна для кого-то, кто был очень важен для него. Ей отчаянно хотелось, чтобы он доверял ей и уважал ее, но по его лицу было видно, что у нее не так уж много времени для того, чтобы добиться и того, и другого.