Нив и Ганси сидели у обеденного стола. Адам и Ронан выглядели точно так же, как в те минуты, когда Блю простилась с ними, а вот у Ганси глаза стали совсем другими. Блю потребовалась добрая минута, чтобы понять, что же в нем изменилось. В конце концов она решила, что не что-то одно: глаза, кажется, стали светлее, а кожа вокруг них словно натянулась.
Он сидел, положив руку на стол. Большой палец был в лубке.
— Не мог бы кто-нибудь снять с меня эту штуку? — спросил он, подергав пластиковый опознавательный браслет, который надели ему на запястье в больнице. В деланой непринужденности, с которой он задал этот вопрос, угадывались и бравада, и лихорадочное возбуждение. — Я чувствую себя инвалидом. Ну, пожалуйста.
Персефона протянула ему ножницы и сказала:
— Блю, разве я не учила тебя, что, когда бьешь кого-нибудь, ни в коем случае нельзя зажимать большой палец в кулак?
— Ты же не сказала, чтобы я передала это ему, — парировала Блю.
— Так, — сказала, стоя в дверях и потирая пальцами лоб, Мора. — Происходит что-то серьезное, это совершенно ясно. Тебя кто-то пытался убить. — Последняя фраза была обращена к Ганси. — Вы двое говорите мне, что тот же человек, который покушался на тебя, раньше убил вашего друга. — Эти слова были сказаны Ронану и Адаму. — Вы трое сообщаете, что Нив вела телефонные переговоры с человеком, который убил вашего друга и покушался на Ганси. — Это уже Блю, Персефоне и Калле. — А ты говоришь, что не имела с ним никаких дел, кроме того телефонного разговора.
Последняя реплика была обращена к Нив. И хотя Мора вроде бы обращалась ко всем сразу, все они не сводили глаз с Нив.
— А ты позволила им рыться в моих вещах, — ответила Нив.
Блю ожидала, что мать смутится, но Мора, казалось, стала выше ростом.
— И, похоже, для этого были серьезные основания. Просто поверить не могу, что ты сказала мне неправду. Почему было просто не сказать мне, что ты хочешь заняться дорогой мертвых? Почему ты решила, что я стала бы возражать? Вместо этого ты притворялась, что ты действительно увлеклась…
Она вдруг умолкла и посмотрела на дочь.
— Поисками Баттерната, — закончила фразу Блю.
— О боже! — воскликнула Мора. — Калла, это ты распустила язык, да?
— Нет, — возразила Блю. Ей пришлось собраться, чтобы сделать вид, будто она не замечает, что все трое мальчиков смотрят на нее; иначе она не смогла бы сказать то, что хотела: — Я тоже имею полное право злиться. Почему ты не могла прямо сказать мне, что плохо знала моего отца и родила меня вне брака? Зачем было делать из этого такую тайну?