– Киличеем?
– Нет, киличеем перед великим ханом будет назван Федор Кошка. Ты его опорою будешь и… тенью. Как Федору в Москву нужда отъезжать будет, ты нас повещать станешь обо всем важном.
– Кого вместо меня думаешь здесь оставить, Василий Васильевич?
– Да хоть и твоего Федора. Купец из него не задался, пусть моим слугой попробует. Рыбалки ему передашь. В случае войны должен будет выставлять три десятка пешцев оборуженными в мою дружину. Думаю, справится. Согласен?
Иван грустно улыбнулся:
– Думал отойти от дел, если честно. Шесть десятков лет уже землю топчу, пора б и на лежанке полежать. Но коли считаете, что нужен еще Ванька Федоров княжьему дому – поеду! Когда собираться?
– Не спеши. Свадьбу сыну справь, новую деревеньку прими. Как лед сойдет, водою Мюриду братец мой выход повезет, с ним и отправишься. А пока отдыхай! Ишь, как звонарь наяривает, чисто плясовую. Наливай еще по одной, Иван, выпьем за службу нашу княжескую!
Вернувшись в Митин Починок, Иван первым делом сообщил о разговоре с боярином жене. Алена заметно сдала последние годы, девичья ее краса разбежалась по лицу морщинками грядущей старости. Грустно улыбнулась, положила руку на плечо мужа:
– Ехала сюда, думала – жонкой верной буду. А ты меня в монашку обращаешь, то и дело одна в доме остаюсь…
– Не волен я в своих желаниях, Аленушка! – коснулся губами ее лба муж. – Служил бы лишь тебе, но князь тоже своего требует.
– Да понимаю я все, ладо! Привыкла уже за мужика здесь все дела вершить. Теперь хоть Федька подсобит.
– А где, кстати, он?
– Со своей Фатимой в Коломну в храм поехал. Договориться хочет с игуменом, чтоб окрестили ее, да на Красную Горку свадьбу сыграть.
– Чё, так невтерпеж? – хмыкнул Иван.
– А ты и не видишь, лунь слепой, что девку уже на соленое тянет? Затяжелела она, уж скоро три месяца как стельной отгуляла. Без тебя, выходит, дитя принимать буду.
– Ничё. Главное, чтоб род наш не прерывался! Этому еще отец меня в свое время поучал. Кликни девку, пусть на стол накрывает. Вечерять пора.
Федор и Фатима вернулись из Коломны в следующий полдень. Иван в это время сгружал вместе с холопом привезенный стожок сена. Он глянул встречь низкому солнцу на сына и невольно залюбовался его молодецкой фигурой, радостным лицом, легкой татарской манерой сидеть на лошади. Фатима на улыбку милого отвечала белизной своих молодых зубов, на его блеск глаз светлым лучиком своих. Отец вспомнил теперь уже давнюю молодость, жаркие встречи возле подземного тверского хода с боярышней Аленкой, бешеный стук сердца в груди и неуемное желание обладать сладким девичьим телом. Тоска по безвозвратно канувшему в леты сдавила его сердце. Воткнув двузубые деревянные вилы, он шагнул навстречу молодым: