До обеда Леглит занималась строительством жилого дома. Повинуясь силе её рук, огромные каменные глыбы, заготовленные в каменоломнях, становились друг на друга, образуя прочные стены. Для их скрепления не требовался раствор: гладко отшлифованные и безупречно подогнанные друг к другу, они держались вместе за счёт собственного огромного веса, а также выступов и пазов на своей поверхности. Уже в который раз Леглит воздавала должное уважение прекрасной работе кошек-каменщиц, чьи способности были близки к тем, коими обладали зодчие из Нави. Работать с ними бок о бок было одно удовольствие. И Леглит наслаждалась этой работой, хотя получала за неё всего десять серебряных монет в месяц — десять стрижек у Театео. Работали навии, по сути, за кров над головой и пищу, но никто не жаловался и не роптал. Они восстанавливали разрушенное войском Дамрад, не ожидая за это даже благодарности. Да и на какую они могли рассчитывать благодарность за то, что обязаны были сделать? За то, что было святым долгом их совести?
С острым, печальным осознанием этого долга Леглит спешила на работу каждый день. В каждый уложенный силой её рук камень она вкладывала покаяние не раскаявшихся — тех, кто ушёл назад в Навь с позором поражения. Тех, кто на каждый свой удар меча и отнятую жизнь не отвечал малейшей дрожью души. За всех своих воинственных соотечественников — и за Дамрад в первую очередь — Леглит просила прощения своим мирным трудом. Владычица перед своим пленением совершила последнее безумство — стёрла с лица земли столицу Воронецкого княжества, оставив без крова её жителей; многие погибли под руинами, а те, кто остался, ждали часа, когда они смогут вернуться в свои жилища. Олириэн, Леглит и остальные зодчие делали всё, что в их силах, чтобы этот час приблизить.
В полдень навья присела на каменный блок, чтобы съесть кусок хлеба с молоком — таков был её скромный обед.
— Здравствуй, — прозвенел серебристым ручейком знакомый нежный голос. — Хлеб да соль тебе!
Зареока, солнечно улыбаясь, стояла перед ней с новой корзинкой черешни. Оставив свои пожитки, Леглит вскочила и выпрямилась почти навытяжку, как воин перед полководцем. Самая милая на свете особа была обладательницей светло-русой косы, которая тяжёлым пшеничным золотом лежала на её плече и через грудь свешивалась ниже пояса. Солнечно-округлое личико с хорошеньким вздёрнутым носиком, розовым и мягким бутончиком губ и большими, чистыми, небесно-голубыми очами улыбалось ей с ясным белогорским теплом.
Она совсем не походила на Темань. Красота той была тонкой, нервной, почти болезненной, а Зареока, вся наливная, как спелое яблочко, дышала крепостью и здоровьем. Леглит среди своих соотечественниц не отличалась самым высоким ростом, но эта девушка была ей едва до плеча, с крошечными, как у десятилетней девочки, ножками и маленькими пухлыми пальчиками. Она вся была чуть пухленькая — с округлой мягкой грудью, женственными бёдрами, полными руками, покатыми плечами и восхитительной шеей, которая так и манила прильнуть к ней поцелуем. А щёчки!.. Яблочки уже упоминались — с чем же сравнить их, округлые, покрытые нежным розовым румянцем, тугие, налитые соками? На уме вертятся солнышко да каравай белогорский.