От целебного отвара накрыл Зареоку сон. Легчайшими касаниями крыльев бабочки кто-то ласкал её, порхали прохладные прикосновения по лицу и волосам, а потом будто бы этот невидимка поднял её на руки и в объятиях куда-то медленно нёс. Любящие, светлые были эти объятия, как крылья горлицы.
Пробудилась она по-прежнему в Тихой Роще, на озарённой солнцем полянке среди сосен. Голова её покоилась на коленях у матушки Владеты, а рядом сидела матушка Душица, с состраданием и болью во взоре вороша пальцами волосы дочери.
— Пойдём домой, дитятко, — сказала она, увидев, что Зареока проснулась.
— Кто? Кто она была, моя лада? — встрепенувшись, желала знать девушка. — Премудрые девы Лалады, вы знаете её имя?
— Не надобно тебе это, ни к чему душу бередить — и её, и себя мучить. Отпусти её, — ответили те.
На прощание они дали им туесок тихорощенского мёда и мешочек успокоительных трав, отвар которых Зареоке предписывалось принимать на ночь. А ещё — купаться в горячем источнике на склоне Нярины — великой утешительницы и целительницы сердец.
Окунувшись в высокогорную купель, Зареока увидела деву с чёрными, печальными раскосыми глазами и высокими скулами, одетую в белое.
— Дай мне твои слёзы, — прозвенел её серебряный, ласкающий голос. — Я выплачу их за тебя...
Упали жемчужины слёз в подставленную ладонь темноокой незнакомки. Она поднесла их к своим глазам, сомкнула веки... и по её щекам скатились, сверкнув быстрыми звёздочками, капельки.
Глаза Зареоки открылись под водой. Рванувшись на поверхность, она вынырнула из купели... Исчезла дева в белом наряде, а может, и не было её. Может, приснилась она Зареоке?
Как бы то ни было, в груди стало немного легче. Притупилась острая боль, будто туманом подёрнулась. Но никуда не делось горькое осознание, что никогда уж не придёт лада, с которой они так и не увиделись при её жизни. Даже имени её Зареока не знала. Мерещилось ей порой лишь ласковое эхо, шептавшее: «Черешенка...» Лёгким ветерком гладило оно её щёки, сушило слёзы, скупо катившиеся из посуровевших, рано познавших горе глаз. Всё ж немало слёз у неё взяла прекрасная Нярина, а то б утонула в них Зареока, захлебнулась бы и не выплыла на поверхность.
Когда её позвали сажать деревья в Зимграде, матушка Душица сказала:
— Ступай, дитятко, работа душу лечит. Бери пример с матушки Владеты.
К тому времени она уж произвела на свет сестрицу Годиславу и носила её супруге-кошке в мастерскую на кормление. Владета, потеряв двух старших дочерей, горе своё в работе топила; чище слезы, яснее озера тихого были белогорские зеркала, которые она делала вместе с прочими мастерицами. Услышав зов Душицы и писк проголодавшейся дочки, она умывала лицо и руки, обмывала грудь и выходила из мастерской. Сидя в тени крытого соломой навеса, Владета кормила кроху. Душица, присев рядом и прильнув к плечу супруги, глядела в личико ребёнка.