В слезах ушла в свою светёлку Олянка. Безмолвно кричало и надрывалось её сердце, тосковало по Радимире, несбыточной и далёкой, но как Любимко покинуть? Как оставить его без помощи в когтистых лапах недуга? От малейшего его стона рвалась её горячо сострадающая душа в клочья, невыносимо было Олянке видеть, как ясная улыбка сменяется на его лице выражением жестокого мучения. Беззвучно выла и кричала девушка, вцепившись зубами в уголок подушки...
Выйдя утром в сад, встретила она там Любимко. Тот задумчиво бродил по тропинкам, озарённым косыми рассветными лучами. Его сейчас не мучила боль, и отрадно Олянке было видеть его светлое, ясное лицо, не омрачённое страданием. Таким он должен быть всегда — этого отчаянно желало её сердце. Он не заслуживал боли, не заслуживал терзаний недуга.
Завидев её, он с искренней и радостной улыбкой остановился. С трудом удерживая слёзы, Олянка подошла к нему.
— Скажи, я правда тебе так люба?
Тот на миг потупился, а когда поднял взгляд, в нём мерцала грустноватая нежность.
— Я думал, это только слепому не видно, — улыбнулся он.
Девушка быстро, порывисто обняла его.
— Хороший мой... Хороший, — шептала она, гладя мягкие волны его волос исцеляющей, тёплой ладонью.
Она ответила «да». Но как сказать Радимире? Она больше не могла быть ей верной, сделав свой выбор; оборвалась тёплая пуповина, связывавшая их, и заливала всю душу кровью.
3
— Так почему же твоё лечение перестало помогать мужу?
Куница разделывала тушу только что добытой ею косули. Она носила на шее огниво и нож в чехле; последним она и орудовала весьма ловко и уверенно.
Полусон, полубред закончился, Олянка вынырнула из него выжатая, измученная, но, как ни странно, живая и даже почти здоровая. Снилось ей, будто она отпускает к Радимире белую голубку, чтоб светлокрылая птица сообщила женщине-кошке о том, что Олянка умерла. Она и правда умерла — как человек. Кто она теперь, девушка и сама не знала...
Но мысль о Любимко снова тоскливо заныла, края подсохшей было душевной раны разошлись, опять потекла тёплая свежая кровь.
— Как он теперь без меня? — шевельнулись её потрескавшиеся, сухие губы. — Кто станет унимать его боль? Голову ему мне ещё удавалось лечить, а припадки — уже нет. После того, как я ему рассказала правду о Радимире, это и перестало получаться... Он сказал: «Я делаю тебя несчастной. Я тебя люблю всем сердцем, а вот ты меня лишь жалеешь».
Олянка стукнула кулаком по холодной земле, на которой она лежала, и ужаснулась когтям, выросшим на её пальцах. Несколько мгновений она со страхом и неприятием рассматривала их, как нечто чуждое, мерзкое; обрезать бы их или сорвать с мясом, но... теперь это была её часть, которую и калёным железом не выжечь.