Сад памяти (Поляков) - страница 7

— Чтобы слух следил за голосом, следи неотрывно за движением руки-указки, — напоминает Дмитрий Ерофеевич.

Именно включение в работу с голосом таких движений, зрительных ассоциаций, как мне объяснили, «запускает» в действие сразу многие нервные механизмы — голосовой, слуховой, зрительный, общедвигательный… А это, заметим, уже превосходные условия для развития не одних лишь музыкальных способностей.


«Выражай чувство искренне и полно, делай это одновременно и голосом, и губами, и руками. Пой, высказывай, убеждай — для того и дан тебе человеческий голос».

«Добытую в голосе свободу храни до конца занятий, храни до конца жизни».

Это уроки Огороднова. Они идут уже во многих городах — в Горьком, Казани, Уфе, Томске, Ашхабаде, Харькове, Омске… Часто, откликаясь на приглашения, учитель проводит их сам — на подъем он удивительно легок. Пишут и зарубежные вокалисты — из Болгарии, ГДР, Чехословакии.

— Огороднов не просто увлеченный педагог-энтузиаст, — сказал мне доктор искусствоведения, профессор Леонид Борисович Дмитриев, автор известной книги «Основы вокальной методики», — но человек, оценивающий свою и чужую работу глазами ученого. Это и позволило ему систематизировать материал, создать эффективную систему упражнений. А дело он делает масштабное, даже революционное. Потому что в корне меняются принципы, устои музыкального воспитания детей. В лучшую сторону меняются. Вы только посмотрите — результаты у него какие!..

Пели некогда здоровяки гимнасты в старинной Мологе. Поют в тихой зеленой Гатчине, в московском сорок втором интернате, в других местах страны. Возможно, овладев системой Огороднова, запою и я и мой голос перестанет нервировать домашних. Что же тогда получается, Дмитрий Ерофеевич? Выходит, мастера-вокалисты на потоке?

Нет, конечно, нет. Просто… Просто еще, по выражению Ушинского, хоровая песня несколько отдельных чувств сливает в одно сильное чувство и несколько сердец в одно сильное чувствующее сердце.

Не так уж и мало в наш деятельный век.

Евдокимыч

Дед идет по тротуару трепетной старческой походкой, широко разбрасывая для устойчивости ноги в порыжелых клепаных ботинках. Он разменял уже десятый десяток, он все видел, все знает и устал жить на свете. А в доме на соседней улице его ждут. Там говорят вполголоса, боясь не услышать звонок, с нетерпением смотрят на часы и с неприязнью на печь — это она причина многих бед, простудила детей малых и вот-вот пустит степенное семейство по миру: угля подавай ей тонну, а тепла получишь на грамм.

— Николай Евдокимович! Наконец-то! Позвольте вашу шляпу…