Введение в марксистскую философию (Штайгервальд) - страница 16

Материалист. Но откуда же берутся мои ощущения? Ведь у них есть причина. Если бы не было никакого дерева, я не мог бы его воспринимать!

Идеалист. Допустим, что вы имеете ощущения и восприятия и что в их основе лежит какая-то причина. Но как вы намереваетесь проверить, что им соответствует? Ведь проверка все равно сведется к ощущениям. Поэтому невозможно с полной уверенностью сказать, что именно соответствует нашим ощущениям и восприятиям. Это выходит за рамки вашего опыта. Единственное, что я безусловно имею,— это мои представления, ощущения и т. д. Поэтому я с уверенностью могу утверждать лишь следующее: то, что вы считаете миром, есть только представления. Мир — не что иное, как представление.

Материалист. Итак, вы утверждаете, что о самих вещах ничего нельзя узнать, что нам известно лишь кое-что о наших ощущениях. На каком основании вы тогда вообще можете допустить существование чего-то, что находится вне ваших ощущений?

Идеалист. Строго говоря, этого действительно нельзя сделать.

Материалист. Но вы ведь спорите со мною, находящимся вне ваших восприятий. Довольно нелогично, не правда ли?..

Такова в общих чертах наша вымышленная дискуссия. Мы хотели показать, с одной стороны, на каких путях мысли может возникнуть субъективный идеализм. А с другой стороны,— и это для нас теперь важно прежде всего — следовало показать, что он необходимо ограничивает, если не отрицает познаваемость мира вне наших чувственных восприятий.

Итак, мы уяснили для себя взаимосвязь двух сторон основного вопроса философии. Впрочем, самое необходимое для опровержения этой субъективно-идеалистической концепции было сказано Ф. Энгельсом: «Самое же решительное опровержение этих, как и всех прочих, философских вывертов заключается в практике... Мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления природы тем, что сами его производим, вызываем его из его условий, заставляем его к тому же служить нашим целям...»

— Мне теперь ясно, что субъективные идеалисты ограничивают или даже отрицают нашу способность к знанию,— говорит, наверное, скептик.— Но почему тот, кто верит, что и мир, и он сам сотворен богом, тот, кто придерживается объективно-идеалистического вида этого мировоззрения, почему он должен оспаривать познаваемость мира? Разве не может он сказать: бог сотворил нас, мой дух есть «подобие» божественного духа, поэтому не существует непреодолимых трудностей в познании мира.

Я хочу показать, что и различные школы объективного идеализма, и богословы так или иначе устанавливают какие-то запреты для нашего познания.