Мария вышла из ванной на свет, и я схватилась за сердце. Вся левая щека от глаза до подбородка представляла собой сплошной черный с фиолетовым отливом синяк.
— Что это?
— Заработала.
Она храбрилась, но губы дрожали. Я подошла поближе. Слава богу, глаз не затронут.
— Надо замуж выходить, — сказала Мария, — а то прибьют во цвете лет и веточками раньше времени закидают.
— Надо, Мария, ответственней относиться к жизни. Красивая, молодая. Что тебе в этих тряпках и венике? На стройку бы пошла, в колхоз в бригаду. О тебе бы стихи писали.
— Ладно уж вам, «стихи». Скажите лучше, женился бы на мне, к примеру, Волков, если бы вы ему об этом намекнули?
Не знала я, хоть убей, не знала, что на это ответить. Не было в моей жизни никого, похожего на Марию.
— Зачем тебе это? И ему зачем?
— Покоя хочу, — сказала Мария, — дома своего. И чтоб человек был, пусть хоть старый-престарый, только бы жалел, любил. А ребенка можно и чужого взять.
— Сколько тебе лет, Мария?
— Двадцать.
Я уже знала, с чего все ее несчастья и синяки.
— Ждать не умеешь. Торопишься, хватаешь сырое, потом корчишься. Нет в тебе чувства опасности.
— Ой, не надо, — поморщилась она, — с пьянки у меня это все. Тело завеселеет, и все нестрашно. А где они, трезвые? Что-то я этих молодых трезвых не вижу. Внук ваш — сосунок, а и тот с бутылкой да с девочкой под кустиком.
Она сразила меня.
— Не надо так, Мария. Это очень жестоко и несправедливо.
Но ее уже несло.
— А вы будто не знаете! Им что, природа нужна? Они понятия не имеют, что такое природа. У всех одно на уме. И в ваше время так было, и сейчас.
Она нанесла мне удар покрепче того, что оставил след на ее лице. Пол подо мной закачался. Но это еще было не все.
— Клава сказала, что подписи на вас собирают.
Я сразу догадалась, что за подписи. В пансионате время от времени какая-то неустановленная личность сочиняла письма-жалобы, а потом листок плавал по рукам, обрастая подписями. Содержание этих писем почему-то было всегда направлено на изоляцию нашего дома от внешнего мира. То это была жалоба на соседний пионерский лагерь, который своими горнами и песнями нарушает тишину, то на собак — рассадник антисанитарии, — приезжающих с гостями, то на транспорт, пересекающий участок пансионата по пути в деревню и обратно. Теперь вот в поле коллективной нетерпимости попал мой Женька со своей компанией.
— Что они там написали?
— Я не читала, мне Клава сообщила.
Она уже хорошо знала меня.
— Если поедете в город, купите в аптеке свинцовой примочки. Говорят, помогает от синяков.
— От синяков, — не удержалась я, — есть только одно лекарство — хорошее отношение к себе. Поняла?