Борис весь день в мастерской. Тамарин художественный комбинат находится за городом. Вечером, вернувшись домой, они заискивают перед Валентиной, оправдываются, опровергают ее глупые подозрения и больше всего на свете боятся, что она их покинет. Со мной они тоже расставались тяжело, со слезами и бурными объяснениями. Но это была тяжесть совсем иного рода: какой позор, единственную мать спроваживаем в дом престарелых! Я успокаивала их, говорила, что мой переезд — дело временное, года на два, Света подрастет, пойдет в детский сад, и мы опять будем все вместе. Но все понимали, что это слова. Дело не в том, что Валентина — лучшая хозяйка, настоящая домашняя работница, а мне нужны условия для завершения научной работы, дело в том, что мы прожили, исчерпали ту совместную жизнь, которая отведена детям и родителям. Это жестоко, но это так: научившийся летать птенец должен парить и летать с развязанными крыльями.
Но какую бы ни исповедовал философию, гнездо человеческое не птичье и память в дупле не спрячешь. У меня всякий раз падает сердце, когда я гляжу на деятельную Валентину Григорьевну и маленькую Свету: теперь это ваш дом, я вам не мешаю.
Я увидела Женьку на стадионе, как только подошла к футбольному полю. Он сидел на нижней скамейке зрительской трибуны почерневший от солнечного загара и от усталости. Спина сутулилась, белая майка грязная, волосы на голове слиплись.
— Бабуля? Ты чего это здесь? — встретил меня вопросом. И поднялся, держась за поясницу.
— Женя, я специально приехала к тебе, нам надо поговорить.
— Представляю. — Женька скорчил разочарованную мину. — Кто это, интересно, тебя выдернул? Валентина? Но я действительно целые дни на стадионе. Слушай, давай я познакомлю тебя с тренером и закроем тему.
Он был уверен, что приехала я не по своей воле.
— С тренером познакомишь потом. А сейчас перейдем куда-нибудь в тенек и поговорим.
Женька бросил взгляд наверх, там, в высоте, деревянные ступеньки трибуны были в тени, и мы поднялись туда.
— Только, бабуля, — предупредил он меня, — давай без всяких тургеневских пейзажей, формулируй свои претензии кратко, внятно. Краткость — кто? Сестра таланта. Давай.
— А талант — кто?
Женька усмехнулся.
— Брат, выходит, краткости.
— Вот видишь, и с юмором, и с сообразительностью у тебя в порядке. Можно начинать. Объясни, пожалуйста, чем ты занимаешься в лесу, когда приезжаешь ко мне?
— Ага, — понимающе кивнул Женька, — допрос с пристрастием. — И упал на скамейку.
— Перестань паясничать. На меня написали коллективную жалобу за тот вертеп, который вы там разводите.