Я все-таки потащила свой чемодан на пятый этаж, к двери, за которой жила Наташка. Отдышалась, нажала пуговку звонка. Наташка предстала передо мной в утреннем зачумленном виде. В халате, который относило в семье старшее поколение женщин, в обрезанных валенках на босу ногу.
— Аська! — вскрикнула она и отступила назад, как от привидения. — Почему ты с чемоданом?
— Потому что с поезда, — ответила я на ее дурацкий вопрос.
Она приблизилась, сжала меня своими худющими руками, и я поняла, что меня жалеют. Притащиться ни свет ни заря с чемоданом мог только человек, потерпевший крушение.
— А я плюнула, — зашептала она, — схватила трояк на сочинении и забрала документы. Чего истязаться, когда с четверками не прошли! Дома, конечно, думают, что я сдавала все экзамены. Понятно?
Конечно, понятно. Не проговорюсь. Сдавала так сдавала.
— А Светка?
— Ой! У Светки такие дела — упадешь и умрешь на месте.
Но тут в коридоре появились близнецы. Наташка стала натягивать на них курточки. Я глянула в открытую дверь и увидела Наташкину бабушку. Она стояла, сложив ладони на животе, и глядела на меня скорбными, укоряющими глазами. Я знала, о чем она думает: «Что же это вы все как на подбор такие никудышные?»
Так же поглядела на меня и Наташкина мать. Я сказала ей весело:
— Здравствуйте!
А она, не глядя на меня:
— Здравствуй, здравствуй. — Открыла перед близнецами дверь и ушла вместе с ними.
— Не жизнь, а похороны в дождливый день, — сказала Наташка, когда мы уселись на диван и отгородились от всего света столом. — За гробом идут близкие родственники и льют очень горькие слезы.
— …а покойник лежит мордой к небу, — подхватила я, — ловит ртом дождь и мечтает о три блаженной минуте, когда они наконец завалят его землей и оставят в покое.
Мы с Наташкой любим «красиво» поговорить. И кажемся друг другу в эти минуты очень остроумными и современными.
— Ну, ладно, хватит, слушай про Светку. Светка оказалась самой примитивной мещанкой. Познакомилась в парке на танцах с курсантиком из военного училища, и они уже отнесли заявление.
— Куда?
— Как куда? В загс, естественно.
— Вот это да! — восхищенно говорю я. — В этом что-то есть, Наташка. Представляешь, он говорит: «Светлана, я не могу жить без вас, будьте моей женой».
— Я не завидую, — говорит Наташка. — Это точка. Пойдут дети. И Светка всю жизнь будет женой офицера.
— Офицер, инженер — не в этом дело. Грустно то, что человек сошел со своей собственной дороги. Теперь она уже не человек, а как бы хвост: куда муж, туда и она.
Мы долго моем Светкины кости, будто и не была она с первого класса углом нашего треугольника. Надо бы сказать Наташке, что я поступила в институт, но я не могу этого сказать. Наташка сидит уверенная, что обе мы в одинаковой беде. Разбить эту уверенность — значит сделать ее одинокой и несчастной. Я напишу ей письмо: «Натаха! Я твой друг навсегда. Она большая-пребольшая, человеческая жизнь. Никто ничего не знает, кому повезло в ее начале, а кому нет. Может, из нас троих счастливой окажется Светка, потому что никто не знает, что такое счастье, когда оно приходит и куда уходит…» Это будет большое письмо, доброе и печальное. Письмо-прощание с Наташкой, городом и детством.