Задыхаясь от напряжения, подполз к аппарату настолько, чтобы дотянуться до трубки. Далекий-далекий голос звал:
— «Ясень»! «Ясень»!.. Вы меня слышите?.. — Потом, нарушая кодовую таблицу — видимо, теперь это был можно, — голос продолжал: — Товарищ Каплунов, вам приказано отходить. Иван Алексеевич, вы меня слышите?.. Каплунов…
Разжав пересохшие губы, комиссар прошептал:
— Слышу…
Он повернул лицо к окну. Надо было снять со штыка рубаху или хотя бы столкнуть винтовку. Он не был уверен, что у него хватит на это силы, но знал, что должен, обязан, сделать это. Сделать во имя тех, кто еще оставался в зданиях, доверяясь ему, его сигналам и приказу.
Выбрасывая вперед руки, а потом подтягивая к ним непослушное тело, Каплунов пополз к окну. Пол, стены, щербатые от осколков снарядов, приплясывали, уходили то вправо, то влево, а комиссар полз. Полз потому, что так было надо.
Снег в поле заметно осел, стал плотным и тяжелым. На реке из-подо льда выступила вода. Но по ночам еще стояли небольшие морозы, они прихватывали закраины на реке тонкой коркой льда. А сегодня даже выпал снег. Теперь он тысячами крохотных искорок светился под лучами весеннего солнца, и Григорий Кисляков щурил глаза от ослепительного блеска.
Кисляков лежал в неглубоком окопе в нескольких метрах от реки и тревожно посматривал на правый берег. Там было тихо, ни единого шороха, словно все живое вымерло. Но Григорий знал, что скоро эта тишина будет нарушена артиллерийским огнем наших батарей, батальон поднимется из окопов и бросится по льду на другой берег, где в глубоких траншеях затаился враг. Григорию очень надоело лежать на животе, и он повернулся на бок, искоса посмотрел налево, где метрах в четырех от него лежал автоматчик Федор Полдышев. Их взгляды встретились, но Федор быстро отвернулся.
«Сердится на меня. Даже и смотреть не хочет, — подумал Кисляков. — Ну и пускай, на здоровье… Выходит, уступи ему, а сам оставайся с носом… Не выйдет…»
Кисляков второй год находился в батальоне. Его так и звали «ветеран батальона». Он гордился этим и, может быть, поэтому отпустил густые, черные усы, которые сделали его смуглое, с остро обозначенными скулами лицо намного старше его тридцати лет. Полдышев был на фронте тоже с первых дней, но в батальон прибыл месяц тому назад из госпиталя, куда попал после ранения. Кисляков и Полдышев оказались земляками и быстро подружились.
Но вот уже третий день они не разговаривали.
Кисляков узнал, что старшина Неклюдов должен ехать в Ленинград за имуществом и что ему нужен помощник. Кисляков сразу же побежал в блиндаж командира роты.